– Хуже. Объединяемся.

Она назвала местную школу-интернат, нашего давнего конкурента с репутацией воспитания строгих, придирчивых девочек, вовсе не Божественных. Наши здания будут выставлены на продажу для получения дохода, а персонал и несколько оставшихся девочек будут переведены в другую школу.

Мне потребовалось время, чтобы осознать всю грандиозность того, что она говорила. Нас продали, как скот. Никакой утренней службы, никаких школьных танцев или розыгрышей в конце года. Я подумала об обувном дереве – вековой традиции, – срубленном на дрова. О нашем общежитии, наших теннисных кортах, которые превратят в автостоянку или торговый центр. В ушах зазвенело. Я видела, как Джерри тихонько пробиралась сквозь толпу со странным решительным выражением лица, протискиваясь мимо рыдающих девушек.

– Где ты вообще была весь день? – холодно спросила Скиппер.

– Мне было плохо, – соврала я.

Я знала, что она мне не поверила.

– Ну, все собираются в саду, чтобы обсудить, что делать с розыгрышами.

– Блеск, – сказала я.

Когда Джерри подошла ближе, я затаила дыхание, ожидая, подойдет ли она ко мне. Меня внезапно охватила паника из-за того, что она может напрямую противостоять Скиппер, потребовать назад свою шпильку, чтобы я была вынуждена объяснить свою ложь перед целым курсом. Джерри остановилась с краю нашей группы, глядя на Скиппер. Ее лицо было маской – бледной и непонятной. Я понятия не имела, была ли она так же шокирована закрытием, как и мы, или просто думала, что мы получили то, что заслужили.

– Ты вообще слушаешь? – Скиппер подтолкнула меня.

– Что? Да, – сказала я, не сводя глаз с Джерри. – Фруктовый сад. Розыгрыши.

– Ладно, девочки, – прогудела Скиппер. – Слушайте, нам лучше придумать что-нибудь чертовски большое, это все, что я могу сказать. Все согласны? Пойдем гулять с размахом.

Вокруг нас что-то кричали. Ура. Слушайте! Слушайте!

Я увидела, как уголки губ Джерри Лейк задрожали. Она подняла два пальца, согнутых в пистолет, нацелив их сквозь толпу в Скиппер. Наши взгляды встретились. Ее губы приоткрылись.

– Бах, – прошептала она.

37

Юрген и Лена идут в Costco[54], чтобы купить подгузники, и возвращаются с псом. Мой муж открывает дверь нашего бунгало, и Лена, мускулистая, как ее отец, даже в два с половиной года, толкает пса в пластиковой переноске через порог, сгорбившись, словно это тележка для покупок.

– Что это? – спрашиваю я.

– Щенок, – говорит Лена, – щенок, щенок, щенок.

Юрген вбегает с улицы, неся новую собачью подстилку и миску, и, прежде чем я успеваю встретиться с ним взглядом, он бежит обратно к машине и возвращается с мешком сухого корма на плече.

– Собака?

Он робко смотрит на меня и открывает дверь клетки. Пес вываливается на свободу, растопырив лапы по деревянному полу. Он невероятно уродлив, непонятной породы – половина того, половина этого, – его морда выражает лишь слабоумие. Когда его язык высовывается, я вспоминаю миссис Миртл и ее йорка.

– Господи, Юрген, на следующей неделе ты поедешь в Венецию. Что мне делать с собакой?

– Знаю, знаю, – признает он. – Время неподходящее. Но он сидел там, в загоне, прямо перед магазином. Никто не хотел его даже гладить. Посмотри на него.

Мы изучаем пса: морщинистую розовую морду, высунутый язык, большие уши летучей мыши, жирную и длинную шерсть. Люди из приютов для животных разглядят в нем доброе сердце. Только Юрген мог влюбиться в такую собаку.

Юрген показывает пальцем в сторону спальни Лены.

– Тебе стоит увидеть их вместе.

Лена снова появляется с крыльями шмеля и с подносом с цветными пластиковыми чашками.

– Что ты делаешь?

– Чаепитие, – говорит она и снова уходит за припасами.

Юрген сияет.

– Видишь.

Я ничего не говорю.

Я представляю Черепаху и ее йорка, делящих на двоих кусок баттенберга с одной тарелки.

– Слушай, люди из приюта сказали, что если он тебе действительно очень-очень не нравится или если он не приживется, то, знаешь, мы всегда можем вернуть его.

– Как пару обуви?

– Ага, точно. – Юрген становится на четвереньки. Я вижу, как он счастлив. Пес облизывает его лицо; он на самом деле позволяет ему размазывать слюни по подбородку и щекам и даже, как я замечаю, позволяет засунуть коричневый язык в одну из его ноздрей. Я морщусь. Я не миссис Миртл.

– Он займет Лену, – кричит мне вслед Юрген, когда я иду к машине, чтобы достать остальные покупки. – Ты, наконец, поработаешь. Она будет все время с ним играть. Все время.

На данный момент я работаю неполный рабочий день вот уже более двух лет. Время от времени я предлагаю статью бывшему коллеге, человеку, с которым мы раньше были на равных, а теперь он редактор журнала. Я работаю волонтером в дошкольном кружке Лены, занимаюсь копирайтингом для моей подруги Одри, бренд-директора, иногда беру учеников, но из-за стоимости ухода за детьми термин «фриланс» становится насмешкой. Я знаю, кем стала. Домохозяйкой. Обыденной. Совершенно Божественной.

Некоторое время я смотрю в черный проем багажника машины, думая об этом, затем беру на себя коробку подгузников и гигантский сосуд с оливковым маслом и возвращаюсь в дом.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Собака может остаться.

На следующее утро я ставлю будильник, как будто у меня дедлайн. Я иду сонная на кухню, включаю свет и вскрикиваю. По полу текут желтые лужи, следы лап идут по новому дивану, изорванным подушкам, перьям. Пес хлопает хвостом и кривит губы от удовольствия, обрадовавшись при виде меня. Его фиолетовый язык вываливается из уголка рта; он грубо облизывает мою лодыжку. Я смотрю вокруг с недоумением. Не испугавшись, я затаскиваю пса в его металлическую тюрьму и перемещаю клетку с собакой и всем остальным на крыльцо.

Он издает несколько жалких тявков.

– Ш‐ш-ш, – затыкаю я его. – Заткнись, мать твою.

Я беру кучу недожеванных писем и опрыскиваю пол дезинфицирующим средством, чтобы замаскировать запах, бросаю газету, чтобы она впитала лужи и Юрген мог убрать ее позже. Его собака, его беспорядок. Затем я готовлю свое рабочее место за столом в углу гостиной, завариваю кофе и принимаюсь за работу. Я ищу четыре или пять идей, чтобы отправить их в журнал, но ни одна из них меня особо не интересует. В любом случае плата за услуги няни, вероятно, будет больше, чем мне заплатят за каждую из них. Я просматриваю несколько списков вакансий, рассматриваю возможность стажировки в магазине кактусов, пишу своей подруге Одри с просьбой о дополнительной работе, возвращаюсь на свою пустую страницу. Снаружи щенок цепляется за замок, бросаясь на металлические прутья клетки. Я надеваю наушники. Все еще ничего. Я завариваю еще чашку кофе и смотрю в пустой экран. В конце концов, в отчаянии,