Всю дорогу до моей квартиры я старался сосредоточиться на Светочке, чтобы хоть как-то отвлечься от общей дикой моральной усталости и упорно стоящего перед глазами бледного осунувшегося лица отца. Но усилия шли прахом. Отвлечься от такого нельзя, особенно когда это питается интенсивным чувством вины. Как так вышло, что подобное прошло мимо меня? Ну, то есть так плохо все стало не в единый же момент? Были ведь признаки, с чего-то же все началось? И если бы я не погружался так в себя, в работу, в бесконечные проблемы бизнеса и бывал бы у отца чаще, то…

Черт! Черт-черт-черт! А ведь он звонил! Сам ведь звонил, намекал ведь. Спрашивал, почему папой не называю! Как! Как я мог не догадаться? Как я мог пропустить столь явный сигнал! Какой из меня на хрен добрый сын, если я не заметил таких очевидных вещей, происходящих с собственным отцом!

Нет, понятное дело, возраст остановить невозможно, а болезнь предотвратить сложно, да и не врач я – чего уж тут гонять в голове эти «если». Но заметить раньше, повлиять на этого упрямца, ведь наверняка запустил из-за вечной занятости, мог? Мог! А Марина… А что Марина – она молодец, чудесная жена, любящая, но не тот человек, который способен заставить что-то сделать родителя против его воли.

Дернул в очередной раз головой, осознав, что такси остановилось перед подъездом, и глянул на притихшую Свету, все время пути державшую меня за руку, настойчиво поглаживая и даже разминая, от чего тепло струилось от места нашего контакта по всему телу.

– Прости, я сегодня поганая компания и жутко невнимателен.

– Если пытаешься намекнуть на то, чтобы я ехала домой ожидать, когда ты будешь в лучшем расположении духа, то такие намеки понимать отказываюсь, – неожиданно твердо ответила моя вечно в чем-то неуверенная девочка и сама вытащила меня из теплого салона на пронизывающий уличный ветер. – Хочешь побыть один – скажи прямо. Причем несколько раз и настойчиво, потому как мне кажется, это не то, что тебе нужно сейчас.

– Не дождешься, – буркнул, подталкивая ее к входным дверям.

– Я извиниться хотела. – Моя заноза опустила глаза, прикусила краешек нижней губы. – За то, что детьми тебя упрекнула. У меня никакого права…

– У тебя на меня все права женщины, на совместных детей с которой я рассчитываю. И я сказал тебе об этом прямо. Так что ты имеешь право знать, каким отцом я способен стать. А как лучше это выяснить, если не на наглядном примере? Так что все правильно. Только… – я отвернулся, уставившись в небо, с которого сыпалась мелкая колючая снежная крупка, – только давай чуть погодим с этим всем?

– С детьми? – Света вскинула глаза почти испуганно, став вдруг опять той самой, готовой отступить в любой момент. – Все верно, тебе сейчас и своих за…

– Прекрати! – Я уткнул ее лицом в свое плечо, в зародыше давя этот поток неуверенности и сомнений. – Не с детьми погодим – тут уж как судьба распорядится. А только с выяснением любых отношений. И вообще разговорами. Мне с тобой просто нужно побыть и помолчать рядышком.

– Ну, это легко, – улыбнулась Светлана.

В прихожей она попыталась было командовать:

– Давай ты в душ, а я поесть и чайку…

Но я пресек это самовольство и, стянув с нее шубейку и скинув свое пальто, молча утащил ее в ванную.

Опустился на колени, все так же без единого слова разувая ее и небрежно вышвыривая обувь прочь. Стянул разом всю одежду ниже пояса, нырнул носом в ямку пупка, вдыхая-вдыхая, упиваясь чувством успокоения и видом крошечных пупырышков, появившихся на нежной коже. Как же я запах ее люблю, сил нет описать! Вечность бы не отрывался, как маньяк какой-то, ей-богу!

Светочка запустила пальцы мне в волосы, массируя кожу головы, и прошептала что-то про неправильное раздевание. А мне и так нравится. Стал снизу вверх расстегивать пуговицы на ее блузке, продолжая все так же тереться колючими щеками и носом, постепенно поднимаясь, вдыхать, напитываясь каждым нюансом. Под грудью, между грудей, ямочка между ключицами, изгиб между шеей и плечом, за мочкой уха. Когда добрался до ее губ, Светочка дышала рвано, с тем самым тихим всхлипыванием, от которого просто тащусь.

– Скучал, – пробормотал у ее рта и поцеловал, захватил, не снимая пробу, а сразу требуя полный глоток ее сладости. Хотелось именно пить, большими глотками, но медленно, смакуя, не торопясь и не выпуская на волю вечную жадность по ней.

Она сегодня мое умиротворение, обещание, что все будет хорошо, как бы там ни пошло, заверение, что этот холод и мрак на душе – явления временные, обязательно проходящие. Она ведь действительно мой свет, иногда страстный, иногда робкий, так долго недостижимый, но теперь такой щедрый на ласку, осязаемый, черпай горстями – не вычерпаешь.

Мы целовались и целовались, под струями душа, намыливая друг друга, вытираясь, будто нарочно медлили, позволяя возбуждению вызревать постепенно. Добравшись до постели, я снова пустился по долгому пути, исцеловав пальцы ее ног, свод стопы, круглые колени. Долго-долго оглаживал ладонями бедра, просто уткнувшись в низ ее живота, наслаждаясь даже этой неподвижностью и скользящими прикосновениями ее рук на моих плечах, голове, спине. Как же охренительно хорошо даже просто вот так. Но тело все же налилось голодом, требуя большего, напоминая, что нет лучшего подтверждения торжества жизни, чем акт ее творения.

Как так вышло, что одно только предвкушение проникновения именно в эту женщину лучше всего секса, что был у меня до нее? И на кой черт он тогда вообще был, если я и вспомнить ничего не могу, словно лишь сон приснился, легко смазывающийся, теряющий четкость, стоит проснуться? А с ней… трясет, обжигает, болит, дурманит, насыщает и тут же пробуждает новый голод, сильнее прежнего.

– Ма-а-акс! – всхлипнула Света, принимая меня всего, обволакивая, выжимая все дурное одним только тесным жарким захватом своего тела. – Любимый мой!

Позвоночник прострелило, в башке совсем поплыло, мышцы бедер и поясницы будто кто поджег от мощи сокращений. Твой, милая, твой, был твоим всегда, потому что, видно, на свет этот для тебя одной явился. Давай же, кончи для меня, освободи, взорви, потому что мне так тебя не хватало эти дни-часы, оголодал по тебе.

Взгляд моей золотинки остекленел, всхлипы превратились во вскрики, толкая меня к самому краю. Ногти впились в спину, и ее забила роскошная, уносящая меня следом дрожь, на которую я смотрел и смотрел, содрогаясь и улетая сам, впитывал ее оргазм до последней опьяняющей капли, позволяя ему омыть меня изнутри и снаружи.

Руки подломились, и я упал на нее, здоровый жлобина, но Светочка приняла мой вес, обвив руками и ногами и не позволив сдвинуться ни на сантиметр. Дыхание успокаивалось, сердце больше не грохотало в ушах, в душе наступила благословенная тишина, в которой я вдруг смог спокойно говорить.

– Джесс… Джесс не такая уж и плохая. На самом деле. Она просто… Избалована. И в некоторой степени в этом виноваты и мы с Алекс. Наверное. Но… Прости, мне сложно говорить о той части моей жизни, что была между тобой и… тобой. Я не… Я не знаю, как сказать это прямо. Но… Мне иногда казалось, что Джесс привлекла меня только тем, что была немного похожа на тебя. В самом начале. Такая же фигурка, волосы, голубые глаза. И поначалу она казалась мне такой же чистой и светлой, как и ты. Да и помогла мне выпутаться из одной очень неприятной ситуации. Я был ей очень благодарен и видел в ней пусть смутное, но отражение своей первой самой яркой любви – тебя. – Я подтянул расслабленную Лану на себя, охватив ее руками и ногами. Когда-то надо решиться и сказать все. А потом уже вместе принимать решение. О нашей с ней совместной жизни.