Это было чересчур, и я засмеялась. — Возможно, я глупаи отдаю себе отчет далеко не во всех поступках, но кое-что я тоже умею.Например, отличить мужика от самовлюбленного придурка. Будь ты трижды крутым иперестреляй хоть половину города, все равно останешься ничтожеством. Тыклассический неудачник, потому что ищешь разрушения. Ты никому не нужен, потомучто не умеешь любить. Если тебя не пристрелят раньше, ты кончишь жизнь одинокимпенсионером, в окружении бродячих псов. Будешь жечь свет по ночам и бродить попустой квартире. В общем, удачи в бою, несравненный мой. Размахивай мечом, а япойду к своей прялке.

Где-то в середине моей речи он стал громко смеяться. Чтосамое обидное: совершенно искренне. А я стояла с пунцовыми щеками и металамолнии. Глупее что-то и придумать трудно. Я испугалась, что разревусь с досады,и торопливо вышла на улицу.

— Подожди, — все еще посмеиваясь, сказалРуслан. — Я отвезу тебя домой.

— Ты забыл, я на машине.

— Все равно. С тобой вечно что-нибудь происходит, такчто не спорь.

— А как же твой пост? — усомнилась я.

— Обойдется.

Его неожиданная забота беспокоила. Я пыталась отгадать, чтоон задумал. Мы въехали во двор Серафиминого дома.

— Как будешь добираться? — спросила я.

— Доберусь. В квартиру войдешь, мигни светом, чтобзнать, что все в порядке.

— Откуда такая забота? — съязвила я.

— От природы человеколюбив.

— Что ж, в таком случае всего доброго.

— И тебе того же. Топай, топай, — усмехнулся он.

Мне очень хотелось сказать что-нибудь обидное. Все, что яспособна была придумать Сейчас, выглядело глупым. Я повернулась к нему спиной,брякнув со злости:

— Удачной охоты.

— Котеночек, — ядовито позвал он, — тебеникто не говорил, что ты жутко самовлюбленная стерва? По-твоему, все мужики вмире должны заниматься только тобой?

— А почему бы и нет? — удивилась я, радуясьвозможности позлить его. Но не вышло.

— В самом деле, почему бы и нет? — Он засмеялся и,сунув руки в карманы, приготовился наблюдать мой исход. Кажется, стоять ужебыло неприлично.

— Мог бы оставить свой телефон, — сказала я хмуро.

— Зачем? — удивился он.

— Так принято.

— Кем и где? Ладно, запиши, если очень нужен. Толькопопусту не звони. — Он продиктовал номер, но записывать я не стала. —Что, уже не нужен? — хохотнул Руслан и легонько подтолкнул меня кподъезду. — Иди, не забудь про свет.

— Не забуду. Очень хочется сказать тебе гадость, незнаешь почему?

— Догадываюсь. Я ж предлагал, ты отказалась. Кусайтеперь локти. Надеюсь, у тебя хватит ума уехать завтра с первой лошадью?

— Конечно. Хотя бы для того, чтобы тебя больше невидеть.

— Наши желания схожи.

Я грохнула дверью подъезда и стрелой влетела на третий этаж.Мне хотелось уехать немедленно. Самое интересное, что Серафима мое желаниеполностью разделяла. Она открыла дверь на полсекунды раньше, чем я позвонила.Выглядела она усталой.

— Ты меня с ума сведешь, — вздохнула тетушка.

— Мигни светом.

Я выглянула в окно: Руслан торопливо покидал двор.

— Руслан? — спросила Серафима.

— Да.

— Что поведал? — Я передала разговор с Русланом.Поразмышляв немного, Серафима кивнула. — Боюсь, он прав. Мы с Ильейзаезжали в казино. Так вот, один паренек сообщил по секрету новость: братаныКатковы шумели. Старший был сильно зол и бил младшего ногами. По-домашнему,один на один, но кое-кто видел.

— А Жорик?

— Обливался кровавыми слезами и прощения просил. Так иговорил, со свойственной ему шепелявостью: “Прости, брат”. В заключениебратишки, как всегда, обнялись и долго лобзались. В семье воцарились мир испокойствие. Потом еще полчаса Юрик младшему что-то внушал, но уже деловито испокойно, после чего Жора в сопровождении одного доверенного лица отбыл внеизвестном направлении.

— Навеки?

— Кто знает. Ежели Юрик простил, то на пару недель. Аесли поцелуи для усыпления бдительности, то уж не свидимся.

— Сама как считаешь?

— Я своим мнением насчет Катков уже делилась. Почтиуверена, старший будет Жорку прятать. И не от ментов, которых боится гораздоменьше, чем своих хозяев. А от того типа, что, на мир ополчившись, решилпридать нашему пейзажу кровавый оттенок.

— А Руслан сказал, что Юрка сам всех убил, чтоб концы вводу…

— Конечно. И на даче он своим парням шеи сломал, чтобне озорничали. — Серафима вздохнула, повертела ложку в руке и добавилатревожно:

— Сматываться надо. Дошли до точки. Смешно не будет.

— А деньги? Циркач велел деньги Катку отвезти.Повезешь?

— Придется, коль велел. Ой, горе-горькое… Сделаем так:я повезу деньги, а ты с вещами отбываешь на вокзал. Автобус в двенадцатьтридцать пять, поезжай пораньше. Купишь билеты и в сторонке замрешь тихоймышкой. Там и встретимся.

Мы занялись сборами. Как ни старались, а три чемодана всеравно набралось. Серафима равнодушно один отшвырнула в сторону. Я попыталась ееутешить.

— Не на всю жизнь уезжаешь. В конце концов, о вещахесть кому позаботиться.

Уже под утро мы подремали пару часов.

После первой чашки кофе настроение наше поднялось, мыкинулись собираться в дорогу. И еще через час совершенно не походили на женщин,затравленных суровыми обстоятельствами.

— Забыла совсем, — уже в дверях сказалаСерафима. — Циркач вчера раз пять звонил. Врала что ни попадя. Смотри, какбы он нам всю малину не испортил.

Мы расцеловались, и Серафима с толстым бумажным конвертом всумке отбыла в казино.

Через полчаса я вызвала такси. Подхватила чемоданы и,спустившись вниз, устроилась на скамейке возле подъезда. Такси подъехало минутчерез пять. Мы укладывали чемоданы в багажник, когда Бог знает откуда появилисьдвое парней такого свирепого вида, что у меня стали дрожать руки, задергалсяглаз и все лицевые мышцы сразу.