Выходя из комнаты, Руслан повернулся к хозяину, сказал:

— Передай привет брату. — И сделал оченьпримечательный жест: провел большим пальцем по горлу. Юрик запустил в негостакан, но опоздал: дверь уже закрылась. — Шевелись, — бросил Руслан,улыбка с его лица исчезла. Он взял меня за руку и торопливо вывел из казино.Конечно, он не был идеальным спасителем, как я его себе представляла, но всеравно вызвал поток положительных эмоций. Однако очень быстро он иссяк. Русланостановил машину, не очень вежливо впихнул меня на заднее сиденье и сказал:

— Я ведь уже говорил: мотай из города. Юрик быстрооклемается. И вообще завязывай путаться под ногами.

— Мы увидимся? — пролепетала я.

— Котеночек, ты не поверишь, но у мужиков иногда бываюточень важные дела.

Он захлопнул дверь, а я, кажется, заревела: пренебрежениеранит больнее всего.

— Куда едем? — вернул меня к действительностимужчина за рулем.

Интересный вопрос. Надо было на что-то решаться. Ехать навокзал, по-моему мнению, затея пустая. Я знала только одно более или менеебезопасное место и отправилась к Тарханову.

Тетушка, к моей великой радости, сидела в его кабинете. Каквыяснилось, заехала проститься.

— Дела, — сказала она вместо приветствия, завидевменя. — Где чемоданы?

— Дома.

— И то слава Богу. Не скажу, что нам везет, —заметила она, выслушав отчет о моих приключениях. — Хотя, наверное, абывает хуже.

— Вот что, — хмуро сказал Илья Сергеевич. —Будете жить под охраной в моем доме, пока не разберемся, что происходит.

— А чего не понять, — вздохнула. Серафима. —Этот Руслан, кто бы он ни был, безусловно, прав: Юрик придет в себя, проститбратца и перестреляет всех свидетелей к чертям собачьим. И заживет лучшепрежнего. Одно плохо: свидетели-то как раз мы.

— У меня вы в безопасности, — заверил Илья. Богзнает, был ли он сам уверен в этом. Но выбирать не приходилось. Как долго мыбудем прятаться, виделось смутно. Я решила так: переждать пару дней иобратиться к Владимиру Петровичу с просьбой вывезти нас из города. Какими бысумасшедшими ни были Юрик и вся эта компания, но отдел по борьбе сорганизованной преступностью они должны уважать.

А между тем к офису подъехал микроавтобус, в него сели мы сИльей и Серафимой, три охранника и шофер. Впереди и сзади — машины с охраной. Уменя засосало под ложечкой.

Возле дома Ильи из первой машины высыпала охрана ирассредоточилась. Подъехав почти вплотную к входной двери, мы вышли и торопливоскрылись в доме. Я поняла, как неудобно быть президентом.

В доме была очень сложная для моего понимания системаохраны, но и этого оказалось мало: в холле расположились двое ребят оченьвнушительного вида. По всему выходило: надолго. Я пацифист по натуре, дажеиграть в войну никогда не любила, а тут вдруг оказалась в центре предполагаемыхвоенных действий. Было от чего загрустить. Я отбыла в отведенную мне комнату,оставив Тарханова наедине с тетушкой. Их настроение вызывало легкое недоумение:казалось, они не особенно горевали, что проведут несколько дней в добровольномзаключении. Впрочем, Тарханов собирался каждый день ездить на работу. Иправильно: весь российский бизнес непременно развалится, устрой он себе отпуск.Так что Серафима радовалась зря.

Я легла спать. А проснувшись, услышала знакомый голос, ондоносился из кухни. С радостно бьющимся сердцем я бросилась туда, чтобызаключить в объятия верного друга и укрепить свой пошатнувшийся оптимизм. Помоему мнению, органы просто обязаны внушать оптимизм.

Беседа шла на повышенных тонах. Я имею в виду тетушку. Досей поры к милиции она относилась с некой брезгливостью, а вот теперь требовалазащиты и возмущалась бездеятельностью. Причем, как удалось мне выяснить впервые же пять минут, по-прежнему темнила и недоговаривала.

— Ты деньги отдала? — рычал Владимир Петрович.

— Отдала.

— Чего ж ему надо?

— Откуда мне знать? Грозится.

— Врешь ты все, Серафима. Каток правила знает. А бедываши от самонадеянности. Откуда деньги?

— От верблюда.

— Правильно. Говорил: покайтесь, легче станет. Так ведьнет. Все хотите своим умом жить. Вот сами и расхлебывайте.

— До чего ж вы, менты, народ зловредный. Человекутяжко, а вам непременно еще воспитывать надо.

— А как же? На то поставлены. Ладно, мое последнееслово: завтра рано утречком я с приятелем на машине подъеду и отвезу вас к Ликедомой. У нее лучше тоже не задерживаться, а отправиться в отпуск. Ненадолго.Все ж таки не думаю, чтоб вы успели сотворить нечто такое, за что вас долгиегоды будут по свету гонять. — Он сделал паузу и добавил:

— Кстати, меня сегодня к начальству вызывали. Оченьинтересовались, что за частное расследование я затеял.

— И что ты затеял? — нахмурилась тетушка.

— Откуда ж мне знать? С вами это никак не связано?

Мы переглянулись, я вздохнула, а Серафима головой покачала.

— Да что спрашивали-то?

— А ничего. Пожурили, что, мол, есть сведения, что вы,Владимир Петрович, занялись частным сыском. Я поклялся как на духу, и разошлисьпо-доброму.

— Вовка, ты бы поосторожнее, — заныла Серафима. —Ведь неспроста вызывали. Слышишь? Кому-то ты ненароком дорогу перешел.

— Я не переходил, а вот вы туда-сюда мечетесь, и добраот этого не будет. Уяснили? Допрашивать я вас не собираюсь, а предупредитьдолжен.

— Опять завелся, — разозлилась тетушка. —Давай о деле. Во сколько тебя завтра ждать?

— В пять утра будьте у дверей в полной боевойготовности.

Владимир Петрович отбыл к семье, а мы с Серафимой началиготовиться к отъезду. Впрочем, подготовка ограничилась разговорами: чемоданов итех на сей раз не было.

— Циркач меня тревожит, — заметила тетушка. —Звонил?

— Откуда мне знать? Телефон ведь у тебя в квартирележит. Да и не хочется мне с ним разговаривать, если честно.

Опасное это занятие: мужиков за нос водить.

— Твоя правда, — вздохнула Серафима. — Занами бы не помчался. Как думаешь?