Слова МакКрери перекликались с комментарием скептически настроенного полицейского Яна Ульссона, который с самого начала сказал: «Попробуйте обратить внимание вот на что: говорил ли он хоть раз то, что ещё не было известно полиции? Мне кажется, об этом стоит задуматься».

Исчезновение Чарльза Зельмановица

Чарльз Зельмановиц лежал на полу, а его младший брат Фредерик пытался помочь ему влезть в узкие джинсы «Вранглер».

Фреде изо всех сил потянул за пояс, Чарльз втянул живот и наконец смог застегнуть пуговицу. Неуклюже и с большим трудом он встал на ноги и пощупал материал: джинсы сидели как влитые. В нижней части они были расклешённые и закрывали обувь.

Фредерику Зельмановицу было всего двенадцать, но вечер 12 ноября 1976 года навсегда врезался в его память. Я еду на встречу с ним в его ресторанчик в Питео и вижу, что младший брат Чарльза вырос, кудрявые волосы поредели, и теперь, уже седые, они коротко подстрижены. У него есть дети, и ему скоро исполнится сорок пять. Он рассказывает об исчезновении Чарльза — событии, которое оставило в его душе глубокую рану: «Я потерял лучшего друга».

Если в семье возникали неурядицы или в жизни Фредерика вдруг появлялись какие-то проблемы, он всегда обращался к Чарльзу. Тот последний вечер ничем не отличался от других. Фредерик вспоминает, как в тот день бросил в Чарльза собачью миску с водой, а потом помог ему влезть в новые джинсы, и Чарльз простил его.

Прежде чем уехать из родного дома в Испании в далёкий холодный и тёмный шведский Питео, Чарльз и Фредерик порезали до крови большие пальцы, прислонили их друг к другу и принесли клятву: отныне они были связаны навеки. На переезде настояла их мама Инга, она считала, что в Швеции мальчики смогут получить более достойное образование. Её муж — испанец Александр — был хирургом, но согласился работать врачом на Мунксундской лесопилке.

Инга Зельмановиц всегда говорила с сыновьями по-шведски, поэтому у Чарльза не возникло особых проблем в шведской школе, хотя иногда он и мог ляпнуть что-то смешное. Его хорошо приняли, и вскоре он стал одним из самых популярных парней в классе, чему, вероятно, в немалой степени способствовали блестящие русые волосы до плеч, красивый разрез карих глаз и ослепительная улыбка, обнажавшая ряд великолепных зубов.

Несмотря на такие преимущества, в глазах многих он всё равно выглядел иностранцем и чужаком. И это было вполне нормально для Питео образца 1976 года.

В тот вечер Чарльз в очередной раз убедился: за своё место под солнцем нужно бороться. Родители одной из девочек, Анны, уехали на выходные, и в её доме намечалась вечеринка. Были приглашены все. Кроме Чарльза. Про него просто не подумали.

Бросив последний взгляд на джинсы, Чарльз надел кожаную куртку, сшитую на заказ в Испании. В кармане лежала полупустая бутылка «бакарди», о которой не подозревал даже его брат — зато позже благодаря полиции о ней узнала вся шведская общественность.

Усилием воли Чарльз набрал номер. Трубку взяла Анна, и он услышал, что вечеринка уже в разгаре, хотя на часах была только половина седьмого. Анна не возражала: конечно, он мог прийти!

Вскоре Чарльз уже звонил в дверь. Другие мальчишки принесли пиво, вино и крепкие напитки, чтобы угостить девчонок. Чарльз достал «бакарди» и присел на табуретку.

К половине девятого все прилично захмелели. Кто-то вызвал такси, и тут началась неразбериха. Чарльз и ещё пара ребят, не поместившихся в машине, решили отправиться на школьную дискотеку пешком. Путь был приличный — около трёх километров.

В школьной столовой Чарльз сразу заприметил Марию. Она тоже остановила на нём взгляд. Немного потанцевав, они поспешили на улицу, прихватив с собой ром. Им очень хотелось уединиться. На дворе было всего шесть градусов, и половой акт закончился, едва начавшись. Мария была ужасно недовольна, когда они шли обратно.

Но Чарльз недолго оставался в здании. Он снова вышел и направился к группе семнадцати-восемнадцатилетних ребят, которые решили не ходить на танцы. Ром почти кончился, и Чарльз был сильно пьян. Он понятия не имел, где была Мария.

— Чарльз! — окликнул его Лейф. Чарльзу он всегда казался вполне приличным парнем, хотя ему и было девятнадцать. И он был другом Марии.

— Хочешь выпить? — спросил Чарльз и протянул Лейфу бутылку. Тот покачал головой и сказал:

— Мария мне всё рассказала. Ты её очень расстроил. Она ужасно злится.

Чарльз молча допил последние глотки. Но Лейф не отступал:

— Нельзя просто взять и переспать с девчонкой, а потом весь вечер не обращать на неё внимания. В этот вечер ты должен быть с ней! А потом делай что хочешь…

Чарльз не знал, что сказать, и молчал, держа пустую бутылку. Лейф ещё раз выразил недовольство поведением Чарльза и оставил его одного в темноте.

По школе пополз слух: «Чарльз трахнул Марию».

А ведь она была здесь самой симпатичной девчонкой — так думали даже восемнадцатилетние. Вскоре заговорили о том, что «грек» взял её силой.

Ларсу-Уве было восемнадцать, и в тот вечер он не пил, поскольку должен был развозить всех по домам. Эдакий «таксист». Увидев Марию, он подбежал к ней и предложил прокатиться. Но поездка оказалась вовсе не такой, как ожидал Ларс-Уве: Мария была не в духе и болтала только о Чарльзе.

Чарльз же остался на дискотеке. Он безуспешно пытался найти Марию, а когда все разошлись, быстрым шагом направился домой. Пройдя пару километров по прямой и практически бесконечной улице Йэрнвегсгатан, он заметил большую компанию и побежал к ней. Но и среди этих ребят Марии не оказалось.

Чарльз перекинулся парой слов с одноклассниками и поспешил дальше. Друзья видели, как он дошёл до перекрёстка в конце Йэрнвегсгатан, но никто не обратил внимания, куда он свернул.

До дома он так и не дошёл.

Всё это время младший брат Чарльза Фредерик спал, ничего не подозревая. Только утром он узнал, что случилось:

«У дома было полно полицейских, и вскоре я понял почему. Сначала мы думали, что он вернётся, но время шло, и ожидание становилось невыносимым».

По словам Фредерика, для семьи исчезновение Чарльза стало настоящей катастрофой. Он пытается подобрать слова, чтобы описать охватившее родителей горе и бесконечные мучения от неизвестности и телефонных звонков. Кто-то всё время звонил, по-дурацки шутил: «Привет, это Чарльз», — и бросал трубку. Фредерик рассказывает о безумной надежде на чудо: всем хотелось верить, что в один прекрасный день они просто откроют дверь, увидят на пороге Чарльза, и всё будет как