«Конечно, нам хотелось верить, что он жив. Но время шло. Всё было как в тумане».

Фредерик не верил в версии о самоубийстве брата, о его внезапной болезни или о том, что после всего случившегося он просто не решился вернуться домой. Фредерик уверен: Чарльз не мог исчезнуть по своей воле:

«С ним что-то сделали — вот что я думаю».

В воскресенье 19 ноября 1993 года выдалась необычайно хорошая погода. Местный молодой охотник планировал провести день в собственных лесных угодьях.

Крепко держа дробовик, он мчался за своей охотничьей собакой, которая уже почти добежала до просеки, давая хозяину понять, что напала на след птицы. Жмурясь от слепящего солнца, охотник обо что-то споткнулся. Предмет походил на огромный бело-серый гриб — правда, твёрдый как камень. Для кости животного он был слишком большим, а для звериного черепа — слишком круглым. Охотник отбросил ногой мох, поднял предмет и понял: это человеческий череп. Находка озадачила его. Тело вряд ли могло пролежать здесь слишком долго: его бы давно обнаружили. Охотники часто здесь бывали — загоняли дичь. Да и его отец вырубал лес в двух шагах отсюда всего несколько лет назад. Ещё раз взглянув на череп, охотник осторожно положил его обратно, приметил место и поспешил за своей собакой.

Он никак не мог избавиться от мыслей о находке и после неудачной охоты, примерно через час, вернулся туда, где обнаружил странный предмет. Он помнил о мальчике, загадочным образом исчезнувшем семнадцать лет назад, и решил позвонить в полицию.

Обыскав территорию, патруль обнаружил несколько костей и сгнившую одежду. Найденный рукав, видимо, когда-то был частью коричневой кожаной куртки.

«Личность, чей череп был обнаружен, пока не удалось установить», — написал инспектор Мартин Стрёмбэк в отчёте, хотя ни капли не сомневался в результатах экспертизы.

Отец Чарльза к тому времени уже скончался, но Фредерику и его матери сообщили: погибшего опознали по зубам. Это был Чарльз.

«Да, мы получили хоть какое-то подтверждение… Многим кажется, что это хорошо, когда находят тело, но мне по-прежнему тяжело со всем этим смириться. Что означает тело? Я ведь хочу знать, что произошло. Уже через несколько лет, после того как он исчез, стало ясно: он мёртв. А когда обнаружили тело, неизвестность никуда не делась: нашли, и что? А почему тело оказалось именно там? Что, собственно, с ним случилось?»

Только спустя три месяца, 10 декабря, газеты сообщили: обнаружены останки Чарльза Зельмановица.

Частично тайна исчезнувшего пятнадцатилетнего подростка была разгадана. Семье выдали письменное подтверждение его смерти. В чём была причина и как мальчик оказался в лесу, следствие объяснить не могло, но следов, указывавших на насильственную смерть, криминалисты не заметили.

Спустя несколько дней после появления газетной статьи Томас Квик во время очередной терапевтической беседы рассказывает Челю Перссону, что «он соприкоснулся с новым материалом». Ему удалось извлечь из памяти процесс убийства молодого подростка в Питео в 70‐е.

Чель Перссон отвечает, что он как раз прочитал заметку об останках Чарльза, которые обнаружили неподалёку от Питео.

— Неужели? — удивляется Квик. — А я это пропустил.

В 8 утра 9 февраля 1994 года адвокат Гуннар Лундгрен покидает свою роскошную усадьбу XVIII века, садится в «Хонду» и едет в Сэтерскую клинику. До неё почти 50 километров.

Лундгрену 61 год, и он — самый известный адвокат по уголовным делам в Даларне. На его счету — защита наиболее грозных здешних преступников: грабителя банков Ларса-Инге Свартенбрандта, убийцы Матиаса Флинка, который в состоянии опьянения застрелил несколько человек, — а теперь этот список пополнил ещё и серийный маньяк Томас Квик. Лундгрен — уверенный в себе человек, не стесняющийся делать противоречивые заявления. Например, комментируя предстоящую работу с Томасом Квиком, в интервью газете «Афтонбладет» он сказал следующее:

«Квик признался в совершении пяти убийств, но полиция пока не уверена, говорит ли он правду. Я же, напротив, уверен. Именно поэтому я считаю своей задачей убедить полицию в том, что мой клиент убивал».

Уже через час Гуннар Лундгрен находился в музыкальном зале 36-го отделения. Поприветствовав своего подзащитного и следователя Сеппо Пенттинена, он сел в чёрно-красное кресло напротив Томаса Квика. Последний раз они встречались за этим столом, чтобы поговорить об убийстве Томаса Блумгрена — деле, срок давности которого уже истёк.

Но сейчас ситуация обострилась. Если признания Квика будут подтверждены, ему предъявят обвинение в убийстве Чарльза Зельмановица.

Пенттинен включает маленький диктофон. Устроившись поудобнее, он поворачивается к Квику, который пытается сосредоточиться на предстоящем разговоре.

— Стуре, давайте начнём с причины, по которой вы оказались в тех краях в тот самый момент, когда вступили в контакт с мальчиком.

— Да в общем-то, причина та же, что и в остальных случаях. Это неза… незапланированная, запланированная, незапланированная поездка. Э-э…

Квик рассказывает, что добрался туда на машине.

— Интересно было бы узнать, что это была за машина, — говорит Пенттинен.

Мне Стуре рассказал, что помнил о проблемах с машиной, которую он якобы одолжил у Юнгстрёма перед убийством Юхана Асплунда. Подобные сложности были совсем некстати, и он любой ценой хотел избежать разговоров о транспортном средстве и возможном сообщнике. Потому он быстро ответил, что не хочет раскрывать подробностей, связанных с автомобилем. Во всяком случае, пока.

Когда Квик начинает что-то обсуждать с адвокатом, Пенттинен выключает диктофон. Квик поясняет Лундгрену, что знает, в какой машине ездил, но сегодня по некоторым причинам не планирует говорить об этом.

По словам Квика, во время терапевтических сеансов речь об этом происшествии заходила уже не раз, и называлось оно кодовым словом «темнокожий мальчик». А потом вдруг «всплыло» и имя.

Правда, «темнокожий мальчик» — не слишком подходящее название: у Чарльза были светлые волосы и кожа. Это подтверждает и описание 1976 года: в материалах полиции Чарльз «тёмно-русый».

По словам Квика, у Чарльза была короткая стрижка, что опять-таки противоречит информации следователей: согласно их описанию, у мальчика волосы достигали плеч.

— А что вы можете сказать о его одежде? — спрашивает Сеппо.

— Я бы сказал, что он был в такой джинсовой куртке на подкладке.

Позже на допросе Квик заявит: в памяти всплывает образ верхней одежды из глянцевой ткани — похоже, что-то вроде чёрной стёганой куртки.

В день исчезновения на Чарльзе была примечательная длинная кожаная куртка, сшитая на заказ, и её едва ли можно было перепутать с джинсовой или стёганой.

При этом Квик совершенно ничего не помнит об узких джинсах Чарльза, хотя и заявляет, что снимал с него брюки:

— Очень приличные штаны, я бы сказал. Не знаю, как называется материал. Э-э…

— Не джинсы?

— Нет.

— Более