— И вот тут вот крючок, — поясняет Квик, показывая на пояс.

Похоже, Квик описывает габардиновые брюки, а также утверждает, что на Чарльзе были сапоги, хотя на самом деле он ушёл в замшевых ботинках марки Playboy. Квик продолжает: он говорит, что не слишком глубоко закопал тело. Но и на этот счёт у криминалистов оказалась своя точка зрения:

«Не удалось найти никаких подтверждений тому, что обнаруженные останки были зарыты», — написано в отчёте. Способ убийства, описанный Квиком, также вызывает вопросы:

— Ну, я беру такую вот, ну, такую, маленькую… э-э… э-э… металлическую ложечку для обуви, — объясняет Квик.

Проведённая экспертиза останков даёт однозначный ответ: Чарльз не подвергался насильственным действиям.

Части тела подростка были найдены на довольно большом расстоянии друг от друга, и криминалисты установили, что кости растащили дикие животные. Некоторые крупные фрагменты так и не удалось обнаружить.

Учитывая, что Квик рассказывал о том, как расчленил тело Юхана Асплунда, вопрос Сеппо Пенттинена кажется вполне логичным:

— Расчленяли ли вы каким-то образом тело?

— Нет, не… не расчленял. Никак не отделял друг от друга части тела, — объясняет Квик.

К вопросу о расчленении Сеппо Пенттинен возвращается 19 апреля. Слова Томаса Квика на сей раз окажутся самым главным доказательством его вины.

Перед допросом они обсуждают вероятное расчленение — быть может, Квик забрал с места преступления какие-то части тела? Во время этой беседы — как и ряда других — диктофон выключен и нет ни адвоката, ни свидетеля. Когда начинается запись, Пенттинен сразу же выдвигает предположение, которое Квику остаётся лишь подтвердить.

Пенттинен: Во время перерыва или до начала данного допроса вы сообщили, что забрали с места преступления какую-то часть тела, а позже в беседе упомянули, как вспомнили, будто что-то произошло с ногой. Сейчас, когда я говорю это, вы киваете. Должен ли я это понимать как согласие с тем, что вы отделили от туловища ногу?

Томас Квик: Да.

Пенттинен: Насколько… В таком случае, какую часть ноги? Во время разговора вы показываете место в районе колена, так?

Томас Квик: Да.

Пенттинен: Речь идёт об одной ноге или о двух?

Томас Квик: Да, прежде всего, об одной.

Пенттинен: Как мне понимать эти слова? Что значит «прежде всего, об одной»?

Томас Квик: Ох… Ну-у, д-две, но да…

Пенттинен: Вы забираете с собой нижние части обеих ног?

Томас Квик: Да.

Пенттинен: Вы снова утвердительно киваете.

Слова Квика в точности совпадают с отчётом полиции. Тем не менее спустя несколько месяцев криминалисты вновь вернулись на место преступления, чтобы лучше его осмотреть. 6–7 июня они обследовали более крупный участок и обнаружили голени — те самые, которые Квик якобы забрал с собой в Фалун.

В это время Пенттинен находился в Питео и поспешил назначить очередной допрос с Квиком на 12 июня 1994 года.

Читая протоколы, я поражаюсь: Квик уже рассказывал, какие части тела забрал с собой, но на новом допросе Сеппо Пенттинен делает вид, будто они никогда не говорили об этом.

Пенттинен: Можете ли вы со стопроцентной уверенностью заявить, что существует какая-то часть тела, которую криминалистам никогда не удастся обнаружить на месте происшествия?

Томас Квик: Да.

Пенттинен: Назовите её.

Томас Квик: Нога.

Пенттинен: Одна нога. Можете ли вы точно сказать, какая именно: правая или левая?

Томас Квик: Точно сказать не могу.

Пенттинен: Но это вся нога? Бедренная кость и голень?

Томас Квик: Да-да…

Пенттинен: Эти части не смогут обнаружить?

Томас Квик: Не-е.

Пенттинен: По-моему, вы не очень уверены?

Томас Квик: Это точно не бедренная кость.

Всё возвращается на круги своя. Исчезнувших и найденных голеней Чарльза снова две. Но методы, при помощи которых Томас Квик столь успешно исправляет допущенные ранее ошибки, вызывают много вопросов.

Пенттинен не спрашивает, отсутствуют ли какие-либо части тела: вместо этого звучит вопрос о какой-нибудь части. В вопросе заложен правильный ответ: одна часть.

Томас Квик неуверенно говорит «нога», но Сеппо Пенттинен тут же уточняет: «одна нога» и спрашивает какая: правая или левая. Потом он сам же утверждает, что это нога, состоящая из двух частей: бедренной кости и голени.

Уже при первом осмотре места происшествия криминалисты обратили внимание на расположенные неподалёку лисьи норы. Большая часть обнаруженных останков Чарльза была найдена на обширной территории в форме веера, сходившейся около этих нор. Одну из костей руки криминалисты описывают так: «Всё указывает на то, что какое-то животное разорвало ткань и вытащило кость через кожаный рукав».

Мне криминалисты заявляют, что и теперь уверены: останки растащили лисы или какие-то другие дикие звери, а некоторые кости, вполне вероятно, оказались и в норах.

Квик рассказал, что расчленил тело при помощи лучковой пилы, какой обычно пилят дерево. Однако эксперты не смогли обнаружить на костях следы распила — вместо этого они увидели на них следы зубов хищников. Джинсы, которые Чарльз при жизни мог натянуть на себя только с большим трудом, Квику легко удалось снять. К тому же, в его рассказе узкие джинсы превратились в габардиновые брюки.

— Какую ногу вы забрали — я имею в виду — целой? — спрашивает Сеппо. — Всю левую?

— Да, — отвечает Квик.

Но если бы он действительно забрал оттуда какую-то ногу, это была бы правая. Судмедэксперт установил: на месте преступления удалось обнаружить бедренную кость левой ноги.

Криминалисты отметили на карте восемнадцать мест, где находились кости или частицы одежды, растащенные, по всей видимости, дикими животными. Самые крупные — тазовые, бедренная и большая берцовая — лежали дальше всех.

Если взглянуть на протоколы допросов глазами Грегга МакКрари, результат впечалит.

Как только Квик начинает говорить о расчленении, вопросы становятся исключительно закрытыми, дающими ему «правильный» ответ. В двух важнейших частях допроса 90 % сказанного принадлежит Пенттинену (142 слова) и лишь 10 — Квику (15 слов). На втором допросе Пенттинен произнёс 83 % слов, а Квик — 17 %. Но самое неприятное — это постановка вопросов: в них уже содержатся желаемые ответы.

Квику нужно лишь сказать «да», кивнуть или что-то промямлить. Что он, собственно, и делает.

Когда речь заходит о допросах, от самого Стуре можно добиться немного. В его сознании вообще нет воспоминаний ни о следственных экспериментах, ни о допросах. Стуре объясняет это одним:

лечение было основано на огромных дозах бензодиазепинов. Небольшое просветление наступает, лишь когда я спрашиваю о том, как он впервые узнал об исчезновении Чарльза Зельмановица из Питео в 1976 году. Стуре с радостью готов рассказать об одном из немногочисленных конкретных событий.

— Я отчётливо помню, как сидел в общей комнате 36-го отделения и читал «Дагенс Нюхетер». Там