и устроили переполох среди следователей и врачей. Вскоре Йоран Чельберг узнал, что его решение сильно возмутило всех, кто так или иначе был связан с расследованием. В тот же день ему позвонил Кристер ван дер Кваст. Он объяснил, что запрет покидать больницу может отрицательно сказаться на ходе следствия.

Ван дер Кваст считал, что за свои признания Томас Квик «должен получить что-то взамен», однако Чельберг не поддержал такую позицию. Более того, он никак не мог взять в толк, почему прокурор вмешивается в процесс лечения его пациентов. Свобода передвижения за признания в убийствах? «Я не готов мириться с подобными рассуждениями», — отметил Чельберг в журнале.

Конфликт с ван дер Квастом его не особенно волновал. Куда хуже дела обстояли в лечебнице, персонал которой противился его решениям. Недовольство Томаса Квика было объяснимо, но как объяснить реакции обоих его врачей — Франссона и Перссона?

Чель Перссон и раньше думал сменить работу и устроиться в психиатрическую клинику Святого Ларса в Лунде. Теперь же он хотел не просто перейти в другую больницу, но и забрать с собой своего пациента. Квик подлил масла в огонь, когда принялся угрожать, что прекратит сотрудничать с полицией, если ему запретят дальнейшие терапевтические беседы с Перссоном. Чельберг подозревал, что всё это — чистой воды шантаж.

В феврале 1994 года ван дер Кваст в очередной раз связался с Сэтерской лечебницей, чтобы дать свои указания насчёт организации лечения Квика, «подчёркивая важность последующей терапии с Челем [Перссоном] в интересах дальнейшего расследования».

Когда попытки Челя Перссона забрать Томаса Квика с собой в Лунд не увенчались успехом, он сумел добиться для своего пациента места в психиатрической лечебнице Векшё. Правда, её главврач Уле Дроттвед вежливо отклонил предложение Перссона продолжать терапию Квика. Лечением пациента должен заниматься персонал больницы.

Кристер ван дер Кваст, уверенный, что успех расследования напрямую зависит от терапевтических сеансов Перссона, снова попытался вмешаться и поговорить с Дроттведом, и тот в итоге согласился снова передать Квика под наблюдение Челя Перссона.

У главврача Йорана Перссона даже не спросили совета: его просто поставили перед фактом. «Подобное могло произойти лишь по одной причине: решение принималось не сотрудниками клиники и не медицинским персоналом», — с горечью записал Чельберг в журнале, явно намекая на ван дер Кваста.

До переезда нашлось немало людей, захотевших внести свой вклад в это дело. Йоран Франссон, всё ещё находившийся на больничном, поддерживал отношения с Томасом Квиком по общему телефону отделения. Студентка психфака, временно назначенная терапевтом Квика, также не пожелала оставаться в стороне. В своём письме она пытается объяснить Квику решение Йорана Чельберга о переводе в 36‐е отделение:

«Когда речь идёт о шести убийствах, а вы с трудом справляетесь с воспоминаниями, которые появляются в связи с ними, нет ничего удивительного в желании руководства держать вас под более строгим контролем. К сожалению, если общественность узнает, что серийный убийца имеет право свободно перемещаться за пределами больницы, то поднимется ужасный шум. Вы ведь знаете людей и прессу…»

Когда больничный Челя Перссона подходил к концу, врач отказался возвращаться в клинику, если не будут выполнены его условия: разрешение работать на четверть ставки и возможность полного погружения в дело Томаса Квика. Никаких обходов, никаких других пациентов — только Квик. В противном случае он угрожал снова взять больничный.

Перссон заявил главврачу о своих требованиях 7 февраля и после этого занялся телефонными переговорами с ван дер Квастом: им нужно было обсудить детали предстоящего допроса. Затем Перссон отправился домой.

В этой неразберихе нашлось место и новым допросам.

Именно теперь Йоран Чельберг начал догадываться, что с терапевтическими сеансами Квика не всё чисто. Случайно встретившись в поезде, Чельберг и Чель Перссон обсудили то, как будет проходить лечение Квика, если его переведут в Векшё.

«Чель говорит, что отныне на его плечи ляжет куда большая ответственность. [Я] высказываю сомнения: а о терапии ли здесь речь? [Чель] рассказывает, что в основном просто слушает, в то время как его пациент начинает что-то припоминать уже в тот момент, когда Перссон садится в своё кресло».

Йоран Франссон по-прежнему был на больничном. 21 февраля он заявил, что не намерен возвращаться в клинику, поскольку «ощущает, что его вовлекают в какой-то заговор и что кто-то хочет доставить ему неприятности». После разговора с Франссоном Йоран Чельберг отметил в дневнике, что его собеседник начинал напоминать «настоящего параноика». Одним словом, атмосфера в областной больнице Сэтера существенно накалилась.

Чель Перссон так и не вернулся к своим должностным обязанностям в Сэтере: вместо этого он целиком и полностью посвятил себя переезду Томаса Квика. Сам он планировал работать в лечебнице Святого Ларса в Лунде и оттуда дважды в неделю приезжать в Векшё, чтобы продолжать терапевтические беседы с Квиком.

Когда всё уже было готово к прибытию Квика, Перссону вдруг сообщили, что правила лечебницы Векшё запрещали применение бензодиазепинов. Вот это неожиданность! Согласится ли на это Квик? И если да, то перед переездом придётся постепенно исключать из плана лечения привычные ему препараты.

28 февраля Чельберг делает очередную пометку:

«Начинаем снижать ТК дозу бензодиазепинов. К сожалению, я даже не представлял, в каких количествах он его получает. Сам он настроен на быстрый отказ от лекарств».

Мне Стуре Бергваль рассказывает, что всё это было сплошным маскарадом:

— Запрет бензодиазепинов в Векшё поверг меня в шок. Сначала Чель сказал, что эту проблему как-нибудь удастся решить, он побеседует с главврачом Дроттведом. Когда Дроттвед отказался идти на уступки, Чель стал уверять, что всё уладится, как только я туда приеду.

Томас Квик ужасно страдал от абстинентного синдрома, длившегося около двух недель, и с нетерпением ждал перевода в новую клинику, ведь там «всё уладится».

3 марта Чельберг отмечает, что «у ТК наблюдаются все признаки абстинентного синдрома, однако он отказывается от постепенного снижения дозы и настаивает на быстром отказе от лекарств».

Спустя две недели Томас Квик переехал в областную психиатрическую лечебницу Векшё. Уже при регистрации стало понятно: здесь всё не так, как в Сэтере. Мечты о том, что «всё уладится» и бензодиазепины снова назначат, мгновенно развеялись. Как разъяснили Квику, главные приоритеты клиники в Векшё — «защита, установка чётких границ дозволенного и оценка степени опасности».

Челю Перссону, который надеялся на продолжение успешных терапевтических сеансов, переезд пациента в Векшё также не принёс ничего хорошего. По словам Стуре Бергваля, Перссон дважды приходил в клинику, но оба раза безрезультатно.

— Я не мог и слова из себя выдавить. У меня не получалось ничего рассказать без бензодиазепинов, так что