class="sub">30 Признак того, что они ложе хотят осквернить.

Не был обычай такой знаком Германии прежде,

Свято хранила она стыд и боялась стыда,

И по лесам и горам она без роскоши пышной

В чистой своей простоте сопровождала стада.

Были одеждой тогда звериные шкуры да лыко,

И прикрывались тела бедным коротким плащом.

Так и поныне живет сармат под северным небом,

За морем так и поднесь три королевства[427] живут.

Не был тогда никто на войне сильнее германцев,

40 Власти латинской тогда был им не страшен позор.

Галлия наших невест тогда коварно не крала,

Пренебрегая твоей дочерью,[428] Максимильян,

Зрелая телом вполне выходила девушка замуж,

Дважды десять лет отроду пересчитав.

Чистым был разговор у юношей, пашущих в поле,

Поздней Венера была, но не в пример здоровей.

Ну, а теперь, лишь десять годков проживши на свете,

Девушка, много узнав, к Вакху с Венерой спешит,

А между тем у нее не выросли нежные груди,

50 Узкая в мягком пуху не изготовилась щель,

Не вызывает у ней луна ежемесячно влагу,

С помощью братних лучей сделавшись круглой сама.

В этих объятьях никто взаимной услады не ищет,

С уст поцелуя никто не похищает, любя, —

Лишь насыщает развратник свою прихотливую похоть,

Яростной плотью своей узкий терзая проход.

Девушек столь молодых или юношей он растлевает,

Разницы в сущности нет в этих постыдных делах:

Тот побуждает к зловонной моче, другой к испражненью,

60 Похоть владеет одним спереди, сзади другим.

Эта зараза, боюсь, расползается шире и шире,

Ибо уже захватил нас италийский разврат —

Тот, который привык............................

Или свирепо пронзать..............

Или рукой теребить............................

После чего ни одна девушка будет не в прок.

Прежде блюла в чистоте жена законное ложе,

Конь стоял у дверей и боевое копье.

Юноша крепкий растил здоровое телом потомство,

70 Вскормлено было оно из материнских сосцов:

Даже по слуху никто не знал про наемных кормилиц,

Чье молоко сосунцов лишь к вырожденью ведет.

Репа, деревьев плоды или стебли диких растений

Были для молодых самой желанной едой;

Желуди ели одни, орешки с бука другие;

Дар Цереры знавал разве что праздничный стол;

Сала свиного кусок над хворостом дымным копченый

Им с простоквашей давал лучший на свете обед.

Вакха тогда никто не растил в германских пределах,

80 Но одарял их питьем перебродивший ячмень:

Силы он им придавал, укрепляя мускулы в теле,

Не опьяняя ничуть хмелем немногих семян.

Полбенной кашей густой наполнялись огромные чаши,

Вместе с супругами их вся окружала семья.

Редкой бывала болезнь, чужеземной заразы не знали,

Врач ненасытный скопить там состоянья не мог.

Не было крупной игры, теперь пожирающей в мире

За ночь одну золотых два-десять тысяч монет.

Именно столько спустил правитель города франков

90 Кастор, щедро душой службу Плутону служа.

А для поправки они беднякам прибавляют налоги, —

Все на счету их: огонь, воздух, земля и вода.

Если б сумели они ухватить небесное солнце,

То без побора от них вряд ли ушло б и оно.

Не было хворей тогда, поражающих тряскою тело,

Гнущих спину в дугу, ломящих кости насквозь.

Только после того, как у нас поселилось распутство,

И распалился любой Вакхом с Венерою дом, —

Стал болезни терпеть клонящийся к старости возраст,

100 Злое похмелье теперь множество губит людей.

Некогда правили суд на отчей земле земледельцы,

И неотъемлемый меч был правосудью оплот;

Не было стольких судей, ни стольких судилищ, ни стряпчих,

Не было шума, с каким нынче ведутся дела.

Не был в то время никто невольником римской ограды,

Не подавлял никого гордый латинский закон,

Не было ростовщиков, что живут на наши проценты

И расхищают своей алчностью наше добро.

Не было раньше монет, чеканенных образом князя,

110 И не случалось открыть чей-то семейный позор.

Вольно текли по просторной земле свободные реки

И не поили собой столько враждебных князей.

Роста с лихвою никто не знал в то славное время,

Каждого вдоволь питал скромный отцовский надел.

Острый перец, имбирь, шафран с привозным киннамоном —

Эти приправы тогда не услаждали князей.

Не были вовсе нужны в ту пору торговые люди.

И не несли кораблей вольные Рейн и Дунай,

Висла и Свев, что поят обращенные к северу земли,

120 Эльба, текущая близ Кодана желтой водой,

Верткий Тибиск, поля орошающий переселенцев,

Чей простирается край возле семи крепостей,

Край, в котором досель алеманские пахари пашут,

Но на который ярмом давит Паннонский король,

Край, в котором Пизон сочиняет ученые песни

(Он уже издан и был венчан лавровым венком).

В селах стояло тогда по сотне хижин дерновых,

В каждой скитальцу готов был доброхотный кусок;

Пришлый гость, закусив, к другим направлялся жилищам,

130 Так понемногу кормясь возле крестьянских столов.

В эти-то самые дни, говорят, для радости общей

Стали на дружных пирах вспенивать чаши вином.

Было это к добру, а нынче сделалось к худу,

Ибо питье сверх сил — это великий порок.

В дикие те времена жрецы попадались нечасто,

А чужеземных богов вовсе не знали у нас;

Лишь по священным лесам друиды тевтонскому богу

В песнях, угодных ему, громкую пели хвалу.

Знать никто не хотел и не знал италийских пенатов,

140 Сами они несли в наши урочища дань.

Наш же бог был один, прозвание давший народу,

И по заветам отцов чтимый из рода и в род.

Он не просил для себя от нас ни яиц и ни сыра,

Масла животного нам тот не навязывал бог.

Вот откуда у нас и Карл, и Генрих, и Конрад,

Людвиг, Оттоны, и тот, имя кому Фридерик,

И наконец, наш нынешний страж и