Стоять над ним с пистолетом в руках, когда он с такимравнодушием продолжает жевать, было глупо. Очень хотелось въехать ему пофизиономии, чтобы он тоже потерял терпение и хоть как-то себя проявил. Но мнеэто было не по силам. Он это знал, и я это знала, оттого, убрав пистолет,подняла чашку, швырнула ее в мойку и даже вытерла пол, потом села и уставиласьна него. Он доел свой завтрак, выпил кофе, а я все сидела и ждала.

— Как мне тебя звать? — спросила я, чтобы хотьчто-то спросить.

— Как хочешь, — пожал он плечами. — Мое имятебе известно.

— Николай Михайлович, — начала я, он хмыкнул, а ясцепила пальцы, чтобы вновь чем-нибудь не запустить в стену. Минуту я молчала,подбирая самые грязные слова из своего лексикона, и неожиданно для себя самойсказала:

— Поговори со мной.

— О чем? — удивился ой

— Все равно. О погоде. О том, что целые руки-ногиявление временное, что жизнь человеческая не стоит и копейки. Мне плевать.Скажи, чего ты хочешь?

— А… Я хочу тебе помочь.

— Допустим. Почему?

— Потому что в знак большой благодарности ты поможешьмне.

— Я помогу тебе? — Наверное, я выглядела оченьглупо.

— Точно, — кивнул он — Услуга за услугу.

— Какой помощи ты ждешь от меня?

— Поговорим позднее.

— Нет. Сейчас. Или, клянусь, я тебя пристрелю.

— Не глупи, — сказал он без насмешки, — Яхочу знать, кто убил Китайца.

Это сообщение вызвало у меня легкий шок.

— Ведь это не ты его убила? — продолжил Бардин, слюбопытством разглядывая меня, — Хоть и отсидела пять лет.

— Не я.

— Влад?

— Нет. Не думаю… Нет.

— Ага.

— И для того, чтобы узнать это, ты собрался мнепомогать?

— Хочешь сказать, существуют другие способы?

— Я рада, что мне до сих пор не сломали ни одногопальца, но твое поведение ни к черту не годится. Он никак непрореагировал. — Зачем тебе знать, кто убил Китайца?

— Он мой друг.

— И ты ищешь убийцу?

— Конечно.

— Прошло пять лет.

— А если тебе скажут, что ты потратишь пять лет, чтобынайти того, кто повесил твою Зойку?

— Хорошо, ты меня убедил. Ты готов мне помочь, чтобы яв конце концов сказала? «Я не знаю, кто убил твоего друга».

— На самом деле ты можешь узнать.

— Я?

— Ты. Вместе со мной.

— Погоди, что такого я могу узнать, чего не сможешь ты?

— Ну, это совсем просто. Когда его убили, ты былаздесь, а я очень далеко. Ты помнишь, что тогда происходило, или вспомнишь… и мывсе узнаем.

— «Мы» звучит классно, но почему-то я не верю ни одномутвоему слову. Несмотря на это, я готова рассказать все, что знаю.

— Отлично. Начинай.

— Прямо сейчас?

— А что мешает?

— И ты отпустишь меня на все четыре стороны?

— А тебя здесь никто не держит.

Я засмеялась зло и бессильно, смотрела на него почти сотчаянием, прекрасно сознавая, что могу до бесконечности продолжать этотидиотский разговор и ничего не добьюсь. Смеяться мне очень скоро надоело, и ясказала:

— Пошел к черту.

— Нервы у тебя никуда не годятся, — горестноконстатировал он, и я даже подумала — а может, он сейчас заплачет от жалости комне? Бардин поднялся и шагнул к двери, — Теперь ты сама убедилась —доверительной беседы не получится. Кое-что я успел повидать на свете и скажусовершенно откровенно — хочешь, чтобы человек для тебя что-то сделал, убеди егов том, что это ему выгодно. В противном случае зря потратишь время. Тебевыгодно, чтобы я помог, а мне выгодно помочь тебе.

— Класс, — покачала я головой.

— Учись, пока я жив. Кстати, мы уезжаем, в доме тыостанешься одна, хочешь — уходи, но на твоем месте я бы не торопился.Там, — он ткнул пальцем за окно, — тебя ищут люди Еремея, менты и ещекто-то, кто тебя очень боится. А если боится, значит, ты знаешь что-тоинтересное. Знаешь?

— Нет, — честно сказала я, но он не поверил.Закрыл дверь, а я чертыхнулась.

«Во всем том бреде, что мы наговорили друг другу, что-тоесть», — думала я, стоя под душем. Бардин с Сережей уехали, а я,обследовав дом, с удивлением убедилась, что в самом деле осталась одна. Чудеса…Чего он этим добивается? Должно быть, мои дела совсем плохи, раз он так уверен,что я не сбегу. Вдруг он мне действительно поможет? Ага, такой поможет только вгроб лечь. Что он там болтал про интересные сведения, которыми я якобырасполагаю? Я понятия не имею, кто убил Китайца. На вопрос: за что — могуназвать десятки причин. У меня самой их было две. Я желала ему сдохнуть тысячураз на дню, но я не убивала. Мне это даже в голову не пришло, и Славка тоже неубивал, у него кишка тонка. Выходит, убил кто-то третий… и им мог быть ктоугодно. Бардин сказал что-то, вызвавшее у меня странные мысли, а вот: «Есть ещекто-то, кто тебя очень боится»… Боится меня? Чушь… Стоп, почему меня можнобояться? И это он сказал: я что-то знаю. В моем мозгу есть информация, окоторой я не догадываюсь. Бред… Допустим, я знаю, нет, я могу знать, кто убилКитайца, и этот кто-то по неведомой причине, боясь разоблачения, жаждет моейсмерти. Если мы отыщем этого человека. Бардин получит убийцу своего друга, а яубийцу Зойки. Неужели он в самом деле так думает? А почему бы и нет? Вдруг мыдействительно доберемся до этого сукина сына? Тут я поймала себя на мысли, чтоуже несколько раз употребила местоимение «мы», подошла к зеркалу, взглянула насвое отражение и грустно покачала головой, «Ничему тебя, дуру, жизнь ненаучила». Бардин может иметь в виду одно, а говорить совершенно другое. Веритьсловам подобного типа… А у меня есть выбор? Верить, не верить, какая разница,потом разберусь. Я хочу найти гада, что накинул ремень на Зойкину шею, ипристрелить его (господи, неужели я это сделаю?), и пусть потом Бардин катитсяко всем чертям.

Я легла на постель и попробовала думать о чем-то другом.Например, о своей дальнейшей жизни. Я нашла убийцу, я сделала, что хотела, адальше? Дальше, дальше… нет никакого дальше, и ни о чем, кроме этого мерзавца,я думать не могу.