Роуан закрыла глаза и отвернулась, словно не могла вынести навалившийся на нее груз воспоминаний.

Яркая вспышка: мальчик-младенец, длинный, скользкий, удивленное личико, гибкие розовые конечности. Роуан пеленает его, младенец смеется. Вторая вспышка: младенец хватает грудь матери, сосет. Роуан падает на пол без чувств. Младенец жадно сосет вторую грудь…

Да, такие воспоминания лучше хранить при себе.

Под деревом воцарилась тишина. Слышны были лишь неизменные тихие звуки сада – жизнь там продолжалась несмотря ни на что.

На лице Майкла застыло выражение неподдельной боли. Я искренне ему сочувствовал. Он породил это существо и, очевидно, лишился возможности дать жизнь другому ребенку.

Стирлинг не избавился от страха, но в то же время слушал как зачарованный. Мона прильнула к Квинну, а тот внимательно наблюдал за Роуан.

– Ходячие младенцы такие жуткие твари… – в полусне бормотала Долли-Джин. – Если б я только знала, что тот призрак – ходячий младенец, но мне это и в голову не приходило…

– Только не моя девочка, – прошептала Мона. – Моя девочка другая. Ее отец – демон, но не она.

… Майкл борется с существом по имени Лэшер. Снег и лед. Существо невероятно скользкое, ловкое, гибкое и неуязвимое для ударов. Оно смеется, дразнит Майкла. Сталкивает Майкла в бассейн с ледяной водой. Майкл опускается на дно. Вой сирен. Роуан и существо бегут к машине…

– Я убежала с ним, – прошептала Роуан. – У призрака и новорожденного мужчины-младенца было одно имя.

Я оставила Майкла. Забрала с собой это существо. Безумный ученый думал только о том, как уберечь новорожденного от тех, кто может его уничтожить. Призрак овладел телом ребенка, а душу его отправил на Небеса, и я знала, что Майкл не успокоится, пока не убьет его. Поэтому я бежала вместе с Лэшером. Это была роковая ошибка.

И вновь тишина.

Роуан по-прежнему сидела боком к столу, словно отворачивалась от всего, что нам рассказала, глаза ее были закрыты, руки безвольно лежали на столе. Я хотел взять ее ладони в свои, но не осмелился.

Майкл будто застыл. Ему суждено было стать отцом монстра. Нет, душа его ребенка осталась невинной и отправилась на небеса. Осталась только плоть, послужившая вместилищем тайны.

– Этот Талтос… Ты родила от него дочь? – спросил я у Роуан. – Ты родила двух таких существ?

Роуан кивнула. Она открыла глаза и пристально посмотрела на меня. В этот момент она словно забыла о существовании остальных.

– Этот самец был зверем, – заговорила она. – Спиритический монстр. У него было две цели: первая – разобраться в переполнявших его воспоминаниях и понять, кем он был раньше; вторая – стать отцом дочери и начать с ней размножаться. Я почти сразу потеряла способность его контролировать. У меня были выкидыши, один за другим, а он иссушил мои груди. Только в самом начале мне удавалось заманивать его в лаборатории или больницы, где я, пользуясь своим авторитетом, смогла сделать несколько тестов и тайно переслать их в лабораторию в Сан-Франциско.

Как наследница легата Мэйфейров я могла свободно снимать деньги с наших зарубежных счетов, и мне удавалось ускользать от родных, которые бросились на мои поиски. У нас с Лэшером было достаточно средств для путешествия. В долине Доннелейта на него нахлынули воспоминания, но очень скоро его потянуло обратно в Штаты.

Я выбрала Хьюстон. Мне казалось, что там мы сможем осесть, сохранив инкогнито, и у меня будет возможность заказать оборудование для лаборатории и провести нужные исследования. Я не подозревала, что это как нельзя лучше подходило Лэшеру. Потерпев неудачу со мной, он оставлял меня, связанную, голодную, на грани безумия, и подолгу не возвращался. Лишь много позже я узнала, что он отправлялся в Новый Орлеан и спаривался там наугад с женщинами рода Мэйфейр. Естественно, у его жертв были выкидыши – несчастные женщины одна за другой умирали от кровотечения.

Семья была в панике.

И они не могли отыскать Роуан, которая бросила Майкла ради чудовища. А Роуан тем временем превратилась в пленницу. Вскоре к каждой женщине клана приставили вооруженную охрану. Лэшер заявился на Первую улицу и едва не добрался до Моны.

Но Мона за время моего отсутствия успела забеременеть от Майкла и, сама о том не подозревая, уже вынашивала Талтоса.

Наконец, когда я уже не надеялась выжить, я сама забеременела. И дитя заговорило со мной из утробы – телепатически, без слов. Оно произнесло это самое слово: Талтос – и назвало мне свое имя: Эмалет. Эмалет рассказывала мне о временах, которые не мог вспомнить даже ее отец. Я велела ей после появления на свет отправиться в Новый Орлеан, к Майклу, рассказала о доме на Первой улице. В случае моей смерти она должна была сообщить об этом Майклу.

Лэшер ликовал, когда услышал голос ребенка, ведь скоро у него наконец-то появится невеста. Он стал обращаться со мной менее жестоко, и я, выбрав момент, сбежала. В вонючем тряпье я добралась до шоссе.

Но добраться до дома мне не удалось. Меня нашли на придорожной автостоянке, я потеряла очень много крови, очевидно, после выкидыша, и была в коматозном состоянии. Никто не знал, что я родила Эмалет, и она, бедная сирота, не в состоянии помочь мне, лишенная материнского молока, отправилась пешком в далекий путь – в Новый Орлеан.

Меня срочно отправили домой. В больнице, чтобы остановить внутреннее кровотечение, врачам пришлось удалить матку. Вероятно, эта операция спасла меня от болезни, которая потом чуть не уничтожила Мону. Но мой мозг был поврежден, и я оставалась в глубокой коме.

Я лежала без сознания наверху, когда Лэшер, переодетый священником, проскользнул мимо охраны в дом и обратился к Таламаске и к Майклу с просьбой оставить ему жизнь. В конце концов, он ведь был бесценным экземпляром для изучения. Он рассчитывал, что его спасет Таламаска. Обрушил на них историю своей прошлой жизни. Исследование жизни невинных Талтосов – настоящее счастье. Но Лэшер не был невинен. Он нес смерть. Майкл схватился с ним и убил. Вот тогда и закончилась долгая пора гнетущего влияния Лэшера на род Мэйфейр. Я все еще была в коме, когда Эмалет пришла ко мне и поделилась со мной своим молоком.

Когда я очнулась, я увидела рядом девочку-Талтоса, которой я дала жизнь, и поняла, что пью молоко из ее груди, я испугалась. Это долговязое существо с детским личиком привело меня в ужас. Все как будто перевернулось. Я пила грудное молоко, словно сама была беспомощным младенцем. Тогда я схватила пистолет, который лежал рядом с кроватью, и выстрелила в нее. Я убила ее. Я сделала это. Я ее уничтожила. Нажала на спусковой крючок – и конец.

Роуан тряхнула головой и посмотрела в сторону – характерный жест человека, погруженного в воспоминания. Вина, потери… эти слова не могли выразить ее боль.

– Этого не должно было случиться, – тихо сказала Роуан. – Что она сделала не так? Добралась до дома на Первой улице, как я ее научила? Что плохого в том, что она вывела меня из комы, поделившись своим живительным молоком? Одинокая девочка-Талтос. Как она могла навредить мне? Мной двигала ненависть к Лэшеру. Отвращение к этим чужеродным тварям и собственная косность.