Когда Фандорин увидел ее впервые, она была беднойзамарашкой, жадной до пестрых иностранных наклеек и завистливой на чужоебогатство. Но с тех пор поправила материальное положение, обрела исконнуюдебелость и вернулась в свое природное амплуа. Больше всего Москва напоминалаНиколасу любимый чеховский типаж: красивую, но чуть перезрелую барыньку,немного циничную и пресыщенную, не слишком счастливую в любви, всё на светеперевидавшую, но всё еще жадную до жизни. Днем эта Аркадина-Раневская-Войницевахандрит, ходит в затрапезе, но к вечеру, как соберутся гости, припудрится,расфуфырится, нацепит бриллиантовое колье из огней, подвесит серьги изпрожекторов и превратится в такую светскую львицу, что ослепнуть можно.

— Эй вы, stranger in the night,[9] — раздался вдруг певучийженский голос. — Что, тяжелая оказия быть взрослой дочери отцом?

Николас обернулся и увидел, что за соседним столиком,который еще недавно был пуст, сидит женщина. Лицо в полумраке было виднонеотчетливо, но в том, что это красавица, сомнений быть не могло — так увереннозвучал голос, так лениво светились глаза, так победительно блеснула сквозьсигаретный дым влажная полоска зубов. В первый момент показалось, что этоматериализовалась сама Москва, сотканная его собственной фантазией, тем болеечто на шее у незнакомки посверкивало ожерелье, а в ухе безошибочным радужнымсполохом вспыхнул бриллиант. И лишь потом до Николаса дошел смысл странноговопроса: это она про Валю. Решила, что он пришел в клуб с дочерью. Неужелиразница в возрасте так бросается в глаза? Хотя, собственно, что ж удивляться.Сколько Вале? Двадцать два, двадцать три. Женщина негромко рассмеялась.

— Что, задело за живое? Ладно, пошутила. Какой отец станетводить дочурку в этот вертеп? Разве что кровосмеситель какой-нибудь. Но вы непохожи на кровосмесителя.

У незнакомки была стильная прическа — черные волосы лежалина щеках двумя загнутыми клиньями. Под скулами — впадинки, как сиреневые тени.Или как омуты, подумал вдруг Фандорин. Еще подумал:

«Незнакомка» и есть. Дыша духами и туманами.

— А на кого я похож? — спросил он, невольно поддаваясь еетону, своему бесшабашному настроению и колдовству мгновения.

Она чуть повернула стул, чтобы лучше его видеть, но осталасьсидеть за своим столиком. Немного помолчав, сказала:

— На мужчину, который выходит из возраста, когда нравятсянеожиданности. И, соответственно, перестает быть мужчиной. А еще… — Огонексигареты из бледно-красного стал алым и на секунду осветил ироничный изгибтонких губ. — А еще вы похожи на океанский лайнер, ползущий по каналу имениМосквы.

— Из-за моего роста? — спросил Николас.

— Нет. Из-за того, что в повседневной жизни вы вынужденыприкидываться речным пароходишкой, а это не очень у вас получается.

Она меня клеит, дошло вдруг до Фандорина. Раньше в ресторанек женщинам приставали мужчины. Самые нахальные — улучив момент, когда спутникдамы отлучится потанцевать. А теперь гендерная революция, роли меняются.Уверенная в себе хищница вышла на ночную охоту. Заморочит голову пьянящимиречами, подпоит, покатает на машине, а утром скажет: «Ну пока, золотце. Я тебепозвоню».

— Чему вы улыбаетесь? — Незнакомка снова затянулась. —Слишком грубо работаю?

— Есть немного, — засмеялся он.

— А с мужчинами так и нужно, — хладнокровно заявила она. —Знаете, бисер перед свиньями. Да и времени у нас немного, того и гляди вашапионерка вернется. Неужели вам с ней не скучно? Трахнули малолетку, доказалисебе, что вы еще ого-го, ну и пусть возится в песочнице со своими ровесниками.Обычная дурочка. Может быть, когда-нибудь станет настоящей женщиной, но еще нескоро.

— Уверяю вас, Валя не совсем обычная. И даже совсемнеобычная.

Незнакомка откинулась назад, обхватила себя за локти.

— Она меня не интересует. Слушайте — повторять не буду.Времени на раздумья тоже не дам. Мы сейчас встаем и уходим отсюда. Никакихпрощаний, брехни про срочное дело и прочее. Я хочу, чтобы девчушка вернулась иобнаружила пустой стул. Стоп! Говорю я, а вы пока помалкивайте. Не думайте, чтоя каждый день так забавляюсь — лишь под настроение, когда вожжа под хвостпопадет. Считайте, что это каприз. Итак: да или нет?

А у самой голос ленивый, нисколько не сомневающийся вответе, и это манило больше всего.

— Нет, — сказал Николас. — Спасибо, но нет.

— Неужели из-за этой финтифлюшки? — не столько оскорбилась,сколько поразилась женщина. — Да вы посмотрите на нее. Фандорин обернулся,посмотрел. Валя парила в свободном полете: по-сестрински поцеловалась скакой-то огненно-рыжей девицей, сразу же вслед за этим подсела к двум юным мачокавказской наружности, оживленно принялась им что-то рассказывать, зажестикулировала.Ничего, за эту барышню можно было не тревожиться. Ника знал, что в обиду онасебя не даст. Впечатление эфемерности и хрупкости было обманчивым. Кромесовременного танца Валентина занималась еще каким-то восточным мордобоем(что-то квохчущее, кончается на «до»). Однажды, в самом начале совместнойработы, когда Фандорин еще не успел ознакомиться со всеми талантами своейассистентки, ему пришлось заступаться за нее в кафе. Агрессор был в полторараза ниже Николаса, зато вдвое плечистей, и шансы на победу выглядели нулевыми.Но деваться все равно было некуда — конфликт (между прочим, самой Валей испровоцированный) неминуемо устремился по вектору физического насилия. ПокаНика, бледнея, лепетал, что сейчас позовет милицию, Валентина выскользнулаиз-за его спины, чуть вздернула мини-юбку, исполнила подобие фуэте и свалилабугая на пол хлестким ударом ноги. Потом достала зеркальце и стала пудрить нос.

— Нет, дело не в ней, — сказал Николас. — И не в том, что янахожу вас непривлекательной. Совсем наоборот…

Незнакомка хмыкнула, будто он сказал что-то смешное, но неочень пристойное.

— Смотри, дурень. — Она жалеюще покачала головой. — Локтипотом искусаешь. Такие приключения бывают раз в жизни. И далеко не у всех.

Оскорбилась, что и понятно. А обижать даму, которая сделалаему, в конце-то концов, чертовски лестное предложение, Николасу совсем нехотелось. Отец говорил: «Джентльмен, Николка, это человек, который никогда необижает тех, кого он не собирался обидеть».