Идя по темному переулку к горящему разноцветными огнямиклубу, Фандорин вдруг испытал давно забытое волшебное чувство: предвкушениерадости и праздника — как во времена студенческой юности, когда шел с подружкойпотанцевать или потереться локтями в тесной, насквозь прокуренной забегаловке.И пускай это было не Сохо, а Дмитровка, пускай рядом стучала каблучками ненастоящая девушка, а не поддающееся ясной дефиниции существо, всё равноощущение было такое, словно с плеч разом слетело двадцать лет, и походка отэтого сделалась пружинящей, голова звонкой, а легкие наполнились веселящимгазом.

«Фьюжн», оказывается, подразумевал полную терпимость ибратство (а может быть, сестринство) всех сексуальных ориентации. В клубе«Холестерин» приветствовали всех.

Для начала Валя устроила своему кавалеру небольшую экскурсиюпо залам.

— Здесь гоняют лайв, — орала она на ухо Николасу в темном,битком набитом зальчике, где выступала хард-рок-группа. — Сегодня жуткийдренаж, просто анкруайаблъ. Это «Зачем?».

— Что «зачем»? — не понял Фандорин.

— Команда так называется: «Зачем?». Если полностью — «Зачем арапасвоего младая любит Дездемона?» У них солист — блэк из Буркина-Фасо. Сейчас невидно, они все в черный цвет покрасились.

— Зачем?

— Да, ник дебильный, — кивнула Валя, в свою очередь не поняввопроса. — Давайте жать на экзит, пока не стошнило.

В другой комнате, где перед сценой стояли ряды стульев,наоборот, горел яркий свет. Публика почти сплошь состояла из мужчин, а наподиуме у микрофона подбоченилась плечистая размалеванная мадам. При болеевнимательном рассмотрении мадам оказалась мужчиной в пышном женском платье ирыжем парике.

— Трансвести-шоу, — объяснила Валя, снисходительноразглядывая эту карикатуру на прекрасную половину человечества. — Лола,конферансье. Он кул. Поглядим?

Господин Лола послал публике воздушный поцелуй и визгливым голосомобъявил:

— Куклы мои, как я рада всех вас видеть на нашеммеждусобойчике! Вы все такие желанные, такие эротичные, я чудовищновозбуждаюсь, прямо вся обтекаю!

С этими словами он сдернул парик, и стало видно, что поабсолютно лысому черепу стекают ручейки пота.

Все засмеялись, зааплодировали, а Лола подмигнулдвухметровому Фандорину, сложил толстые губы бантиком и подвигал имивверх-вниз.

— Обожаю длинных мужчин. Особенно если у них правильнособлюдены все пропорции.

Снова смех и аплодисменты. Николас ощутил на себе множестволюбопытствующих взглядов и поневоле ссутулился. Валя успокаивающе взяла его подруку, и на сей раз он не отодвинулся — так было как-то спокойней: со стороныпосмотреть — обычная гетеросексуальная пара.

Лола попудрил сизый нос и торжественно объявил:

— А сейчас, целки мои, перед вами выступит божественнаяЧики-Чики-сан, звезда японского стриптиза.

Заиграла подвывающая восточная музыка, и на эстраду, мелкосеменя, выбежала хорошенькая раскосая девушка в белом кимоно. Она грациознозакружилась, обмахиваясь веером. Уронила с плеч белое кимоно, под ним оказалосьалое. Танцовщица раздвинула полы, выставила вперед стройную голую ногу. Зал восторженнозасвистел, заулюлюкал.

— Пойдем отсюда, — потянула Фандорина за рукав Валя. —Никакая это не японка, а один шитхед из Улан-Удэ. И чего их всех от него прёт?

— Ревнуешь? — засмеялся Николас, протискиваясь к выходу. —Выступила бы сама. Валя фыркнула:

— Буду я танцен-шманцен перед всякими педерастами.

Но видно было, что успех псевдояпонки задевает ее за живое.

В третьем зале, самом большом из всех, располагалисьресторан и, в дальнем углу, дансинг, откуда доносилась однообразная музыка,несколько напоминающая скрежет дворников по сухому стеклу.

— Супер! — прижала руки к груди Валя. — Вот это музон, вотэто драйв! Как вставляет! Пройдет двести лет, и про нас скажут: лаки бэстардз,они были современниками великого ди-джея Кавалера Глюка.

— Разве эта музыка имеет что-то общее с Глюком?

Фандорин напрягся, вслушиваясь, но никакого сходства необнаружил.

— А то нет? — полуприкрыла затуманенные глаза Валя. — Ясейчас, у меня колл оф нейча.

Отлучилась в туалет — на каких-нибудь две минуты, но когдавернулась, ее было не узнать: в расширенных зрачках посверкивали шальныеискорки, рот расползался в блаженной улыбке, а всё тело так и вибрировало втакт музыке.

— Шеф, аванти! Оторвемся в астрал! — Она схватила Николасаза руку и потащила к танцплощадке. — Не то сейчас сдохну! Там гром, а я молния!

Успела глотнуть или нюхнуть какой-то дряни, догадалсяФандорин. То ли экстази, то ли кокаина. А может, и «молнии» — кажется, естьтакое зелье. Он знал по опыту, что сейчас вправлять Вале мозги — пустоезанятие. И все же не сдержался. Сердито сказал:

— Пойди, пойди, растрясись. А когда из тебя дурь выйдет,потолкуем всерьез.

Но Вале сейчас всё было нипочем. Видимо, уже оторвавшись отземной поверхности, она крикнула бредовую фразу:

— Фитилек-то прикрути, коптит!

И, пританцовывая, двинулась в направлении дансинга.

Ника остался один.

Тянул через соломинку слабоалкогольный коктейль«текила-санрайз», неспешно разглядывал беззаботных обитателей третьеготысячелетия христианской эры и размышлял о том, как изменились Москва имосквичи с тех пор, как он впервые приехал в этот город. Всего-то шесть летпрошло, а город не узнать. Вне всякого сомнения Москва — существо женскогопола. У нее ослаблено чувство времени, поэтому в отличие от городов-мужчин онаравнодушна к прошлому и живет исключительно настоящим. Вчерашние герои ивчерашние памятники для нее мало что значат — Москва без сожаления расстается сними, у нее короткая память и несентиментальное сердце. Это у мужчинысердцебиение и слезы умиления на глазах, когда он встречает возлюбленнуюпрежних лет. Женщине, во всяком случае большинству из них, такая встречанеинтересна и даже неприятна, поскольку никак не связана с ее нынешнимипроблемами и сегодняшней жизнью. Вот и Москва точь-в-точь такая же, обижатьсяна нее за это бессмысленно. Как поется в одной хорошей песне, она как вода,принимающая форму сосуда, в котором находится.