ее огромные глаза светятся, смотрят на него с милосердием и принятием.

Как быстро и уверенно он схватил ее за шею, будто тренировался. Будто он всегда был к этому готов.

– А вот и блудный сын, мученик страстей и самый желанный гость явился, – голос Светозара звучал как раскат грома. Его огромная ладонь сжала плечо Глеба. – Что случилось?

Действительность для Глеба превратилась в тревожные урывки. Его завели в шатер, дали стакан воды. Почему они всегда дают стакан воды? Он не мог поднять глаза, не мог ухватиться ни за одну мысль. Будто в его голове происходила бомбежка. Где-то сквозь нее говорил Светозар.

– Иди на мой голос, и я тебя выведу. Следуй за моим голосом, Глеб. Присутствуй в этом моменте.

Он не верил.

– Глеб, – произнес Гуру уже строже. – Глеб.

Сейчас пойдут эти идиотские вопросы: «Что случилось?», «Ты как?», «Врача вызвать?», «Тебе помочь?». Все это было. Все это было. В темноте танцующих тел, во вспышках электрического света. Кто-то открыл окно, и ледяной зимний ветер ворвался колюче и остро.

– Почувствуй свою руку изнутри, Глеб.

Он опешил.

– Давай, Глеб, начни с правой. Закрой глаза и почувствуй свою руку изнутри.

И он ощутил тепло циркулирующей крови. Каждую кость. Их остроту, тяжесть. Мир затанцевал на поверхности его кисти. Вдруг мышцы стали тяжелее, весомее. Он озадаченно взглянул на свою руку, но на вид она оставалась прежней. Только ощущалась совершенно иначе. Объемнее. Существеннее.

– Ты знаешь любопытный факт о героиновой ломке?

Он не знал. И был благодарен, что не знал.

– После наркотиков не вырабатываются естественные эндорфины. А они нужны, чтобы заглушить перманентную боль от трения мышц. Ты живешь словно с содранной кожей, каждое движение – аттракцион боли. Вдруг боль становится чистой и откровенной, и остается только ужасаться, что она перманентна. Просто мы ее не замечаем.

– Вы употребляли?

Он рассмеялся.

– В буддизме считается, что само нахождение в теле – это страдание. И правда, сколько боли мы в себе не замечаем. Человеческое тело – кошмар инженера. Оно устроено ужасно, оно заточено под боль и претерпевание болезней. Даже секс утомителен с точки зрения физической нагрузки.

– К чему это?

– К тому, чтобы ты вернулся к телу сейчас, осознал, что в нем не меньше боли, чем в твоем сознании. Иногда, чтобы спрятаться от одной боли, нужно перейти на другую.

Он заново осознал свое дыхание. Кажется, впервые заметил движение грудной клетки, заметил, как ноет спина и мерзнут пальцы на ногах. Почему-то это помогало – замечать малейшую боль и смиряться с ней. Заходить в свое тело как в старый дом, в котором давно не был, и вспоминать каждую царапинку на паркете и разбитую кружку, вспоминать запах, который обитал только там. Что-то далекое, забытое… Умиротворяющее своим несовершенством.

Гуру поставил перед ним глиняную чашку с зеленым чаем. Виток пара поднимался к крошечной пирамиде-шатру, где сидели Глеб и Светозар. Здесь стояла одна лампа, сделанная будто из бумаги, и валялись десятки пестрых подушек, разбросанных по кругу.

– Вы забрали меня, чтобы научить медитировать?

– Я не забирал тебя. Ты сам попросил меня забрать. Это я должен спросить, с какой целью ты меня вызвал?

В Глебе начинала просыпаться его привычная бессовестность. Вдруг вид сжатой шеи Кристины больше не пугал его так отчаянно.

– Я испугался, что могу нанести вред человеку.

– А ты можешь?

– Очевидно, да. А кто не может нанести вред человеку?

Он откинулся на подушки, забавляясь тем, как быстро его отпустил страх.

– Я всего лишь вспылил. С кем не бывает. Я даже не ударил ее.

– А что было бы, если бы ударил?

– Этого бы не случилось.

– Но ты можешь легко это представить.

– И что?

– Значит, это вполне возможно. Прими это. Ты человек, который может совершить насилие.

Не такие слова он ожидал от Гуру. Он думал, что тот будет говорить о миролюбии, о прощении, раскладывать его поступки по полочкам и обвинять. Но все оказалось не так. Его принимали. То, что раньше Глеб находил в Кристине, сейчас он находил в Гуру.

Наверное, бо́льшая часть жизни сводится к такой банальности – поиску форм принятия. За это Глеб и любил тусовки. Это о принятии того поведения, которое в повседневности кажется вульгарным. На тусовках раскрывается вся твоя звериная и неприятная суть.

– Будешь воду? – отвлек его Светозар.

– Нет. Спасибо. Особенно после Ньепи.

Светозар почему-то улыбнулся.

– Мне всегда нравится наблюдать, как происходит этот фокус.

– Какой фокус?

– Фокус выбора. – Он снова улыбнулся, шире, но уже как-то добрее. Достал бутылку Evian откуда-то из подушки. – Я спрашиваю тебя: «Хочешь воды?». Ты на секунду заглядываешь в себя, куда-то внутрь, а там уже ответ. Он изначально там был. Значит ли это, что выбора нет? Ты ведь просто заглядываешь в себя, а не выбираешь. – Гуру открутил крышку от бутылки и сделал глоток. Голос его звучал непривычно весело и по-ребячески. – А если выбора нет, то и вины за него нет.

Глеб усмехнулся, просто чтобы выдать хоть какую-нибудь реакцию. Его представления о морали и совести цеплялись за возможность отшутиться, не послушать Гуру.

– Дай мне эту дебильную воду.

Светозар расхохотался. Глеб держал бутылку в руках, но пить опасался.

– Ты помнишь, что пообещал мне?

Глеб с трудом вспомнил тот разговор в Finns, крутя в руках бутылку. Теперь он казался детской истерикой, чем-то совсем несущественным. Не стоило надеяться, что Гуру не вцепится в эту возможность.

– Пройти какую-то медитацию у вас, что-то такое.

Светозар деловито кивнул и отпил чай, не сводя с него взгляда. Глеб до невозможности закатил глаза.

– Медитация под гонг. Исцеление звуком – одна из самых древних практик. Я думаю, она идеально тебе подойдет.

– Зачем?

– Затем, – Гуру коснулся пальцем точки между его бровями, – что самый интересный бар – у тебя в голове, что самые жесткие наркотики – в твоем подсознании. Ты слишком зависим от внешнего, не зная всей прелести внутреннего.

Глеб расхохотался.

– О, я прекрасно знаю все прелести своего подсознания. Потому что оно подкинуло мне влюбленность, которой нет.

Глеб поразился, как просто он произнес «влюбленность». Будто сам себе успел вынести приговор. Прежде он не использовал этого слова, не мыслил этими категориями. Его никогда не интересовала любовь, даже разговоры о том, есть она или нет, казались ему бессмысленными. Это все равно что вести ожесточенный спор о прелестях погоды.

Гуру заметил ошарашенность на его лице и лукаво улыбнулся.

– Никакой влюбленности нет. Она только у нас в голове.

– В принципе, верно, – сконфуженно согласился Глеб. Тут же стало