ответила мрачным, жестким взглядом. Вот так же она глядела, когда нас окружили манекены и когда за нами гнался Индиго: впереди верная смерть и деваться некуда, осталось только крепче сжать дубинку и встретить врага лицом. Страх, вязкий, осязаемый, буквально исходил от нее волнами и все же не мог сломить ее железной решимости. Так жар идет от раскаленного солнцем капота машины, но его металл остается твердым и надежным.

– А что, у меня есть варианты?

– Ну, выбор маршрута все-таки был за тобой, – напомнил я, и тут меня осенило: – Слушайте, Индиго, вы же, я так понимаю, родились на этом корабле? Может, видели что-то из своей пробирки и запомнили?

Индиго повернулся, поднял взгляд. И я замер, словно схваченный холодным течением, плеснувшим в темной глубине его глаз. Он глубоко вздохнул и… промолчал. Поднялся, прошел мимо, к краю площадки. Уж лучше бы высказал все, что обо мне думает. А так я чувствовал себя более одиноким, как тогда, в кабинете Квинт.

Раздался высокий, пронзительный то ли свист, то ли вопль. Зашлепали, удаляясь, торопливые шаги. Индиго невозмутимо подошел и сел на прежнее место.

– Или можем поиграть во что-нибудь другое, – сказал я. Опасливо глянул через плечо, вниз, но трупиков там не валялось. Значит, действительно просто спугнул. – Например, в карты. Есть у кого-нибудь колода?

Тамара помешала варево в миске.

– Нет. А зачем?

– Ну не знаю… Чтобы скучно не было?

Она только скептически глянула на меня. Развлечения, капризы, любые веселые чудачества настолько не вязались с ее характером, что я поневоле задумался: а была ли она вообще ребенком? Или, может, самозародилась на республиканском военном складе и вышла оттуда, завернутая в знамя? Я знал, как живут офицерские семьи в Республике: большой дом в Терре Нова, раннее и очень строгое обучение детей. По утрам – республиканский гимн, а потом сочинения на тему «Республика – самое лучшее и правильное место во вселенной, потому что только здесь люди по-настоящему свободны». В результате появляются такие вот сенаторы. А республиканские корабли удирают в один прекрасный день с Кийстрома, бросая нас, людей второго сорта, на произвол судьбы.

Над плиткой закурился пар. Тамара ее выключила и не глядя сунула миску влево. Индиго молча взял. Вторая миска появилась передо мной.

– Ешьте, – велела Тамара.

– Это самый скучный поход за сокровищами в моей жизни, – пожаловался я и взял миску с ложкой.

– А их было много? – Ничего не выйдет, лейтенант – столь любимые копами провокационные вопросы я чую на раз. – Шон, это же не увеселительная прогулка. На что ты рассчитывал, когда явился сюда? Просто поразвлечься и заодно обогатиться на пару миллиардов терраков?

Ну, не совсем… Явился я сюда, можно сказать, под дулом пистолета. И с сознанием того, что, завалив операцию, подпишу смертный приговор и себе, и единственному человеку, который помнит меня прежним, не потерявшим всех родных.

– Да, что-то в этом роде, – ответил я. В миске была комковатая бурая масса – похоже, ячменная каша. Но мне она почему-то до жути напомнила тот переваливающийся плотоядный коралл.

– Так все же зачем ты сюда прилетел? – повторила вопрос Огнеглазка.

Ну точно как коп на допросе.

– Ради денег, я же сказал. Ну и поразвлечься тоже.

– Но кто-то должен был сообщить тебе координаты корабля, сам бы ты его не нашел.

– Я принял сигнал бедствия.

– Значит, кто-то подсказал тебе, где ловить этот сигнал?

– Нет, просто повезло, – продолжал увиливать я.

Индиго глядел в одну точку и молчал, механически зачерпывая кашу из миски и отправляя в рот.

– Индиго, а вы хотите что-то спросить? Можете на контрасте сыграть в доброго копа.

– Ему все равно, – бросила Огнеглазка.

– А может, ему просто опротивел твой голос, – лукаво заметил я. На Бриджит такой тон всегда действовал безотказно: она впадала в ярость.

– Что ты несешь? – рявкнула она. – И с какой стати мне хамишь?

Индиго со стуком поставил на пол пустую миску.

– Я первый дежурю. Кто меня сменит?

В переводе с языка бессмертных Посланников на язык смертных людей это, видимо, означало, что ему надоела наша перепалка.

– Мне все равно, – пожал я плечами.

– Я сменю, – сказала Огнеглазка, и доедали мы уже молча. Почему-то сейчас, когда смертельная опасность не грозила, общаться стало труднее.

Я улегся на бок прямо на голом железе площадки, сунув под голову сумку с припасами. Темную шахту озаряли лишь бледные отсветы огней Индиго. Засыпая, я чувствовал себя совсем одиноким – как тогда, убежав от будущих союзников и оставшись во тьме лаборатории наедине с призраком Мары Чжу.

* * *

Казалось, Огнеглазка разбудила меня через пять минут после того, как я закрыл глаза, – трясла за плечи так яростно, что аж перед глазами потемнело.

– Дрыхнешь как убитый, – прокомментировала она.

Я в ответ широко зевнул. У нее опять сделалось очень странное выражение лица: так смотрит кошка, которую вдруг схватили на руки, и она не может понять, нравится ей это или нет. И тут я осознал, что тело буквально разваливается от боли. Хуже всего было с руками: ободранные ладони саднили нещадно. Болели стертые ступни, ныли ноги и плечи. Болела даже задница. Я и не думал, что там столько мышц, участвующих в борьбе за жизнь.

Когда я наконец-то уговорил свой обиженный пресс позволить мне сесть, лейтенант Гупта уже устраивалась спать на пятачке, который выбрала: вплотную к стене, как можно дальше от края площадки.

– Если подберутся близко, просто тресни их чем-нибудь, – посоветовала она. – Нападут вряд ли, их пока слишком мало.

– Извини, что? – не понял я: во-первых, еще толком не проснулся, а во-вторых, натруженные мышцы не слушались и мешали сосредоточиться. Потом наконец огляделся.

Включенный фонарик Огнеглазка приткнула рядом со мной, и теперь у нас был еще один источник света помимо призрачного сияния огней Индиго. Они, кстати, еле мерцали – очевидно, он их приглушил, когда пошел спать. Луч фонарика прорезал темноту всего на несколько футов. Его край падал на пару маленьких грязных ступней. Пальцы с неимоверно отросшими желтыми ногтями то поджимались, то распрямлялись.

Под ступнями была нижняя, ближайшая к нам ступенька лестницы наверх. Я осторожно взял фонарик и посветил туда. Там, немного подавшись вперед, стоял «ребенок» и смотрел вниз. Несколькими ступеньками выше устроился еще один, уцепившись за перила и не сводя с нас внимательного взгляда.

Тихий, мягкий звук за спиной заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулся, подняв руку с фонариком, и увидел третьего «ребенка», скорчившегося на четвереньках внизу лестницы, по которой мы поднялись. Запрокинув голову, он тоже пристально наблюдал за нами.

В стене что-то задвигалось, зашуршало. Я посветил туда и увидел, что из крошечной ниши прямо на меня смотрят черные влажные глаза.

Пока мы спали, «дети» сбежались сюда и окружили