перед отъездом мы начинаем подготавливать вещи. В комнату влетает Лёнька, его глаза странно горят.

– Ты че? – нападает Тёмка, чтобы скрыть удивление.

– Я с вами домой поеду, – Лёнька начинает широко улыбаться. – Оказывается, мама договорилась с вашими мамами и купила мне билет. Просто не сказала и положила его в рюкзак, а я и не проверял.

– Вот ты везунчик, – усмехается Тёмка. – Поздравляю. Станешь наконец мужчиной.

– Я и так мужчина, – бурчит Лёнька, но улыбаться не перестает. – Пойду воды попью, нужно переварить эту мысль.

Он выходит, а я сажусь на кровати, чтобы записать пару строк, внезапно пришедших на ум.

– Сень, так че, скажем ему?

– Ты о чем?

– О ловушке, в которую он дома попадет.

Поднимаю голову и непонимающе смотрю на друга. Тот закатывает глаза и поясняет:

– О беременности его мамы, очевидно.

– А, ой, – только и произношу я.

Если бы я оказался на его месте, наверное, удивился бы.

– А можем ли мы ему сказать? – спрашиваю. – Все же мы точно не знаем, ждет ли тетя Нина ребенка. Вдруг наврем, и он расстроится?

– Чего расстраиваться, если ничего не произошло, – хмыкает Тёмка.

– А ты бы как хотел, Тём? Услышать от родных или от других?

– Ну, я бы предпочел, чтобы мне сказали в лицо. А кто, пофиг. У людей проблемы с тем, чтобы встретиться лично при важном разговоре, – он хмурится и качает головой.

– Как дела с Сати? – пытаюсь отвлечь его от ухода в грустные мысли.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты в прошлый раз на меня гнал, что упустил время. Ты пригласил ее на свидание?

– Я че, на больного похож? Ей шарфа хватит, – Тёмка запихивает вещи в сумку и недовольно выдыхает. – Ненавижу это. Вот начну работать, на все свои поездки найму какого-нибудь специального вещеукладывателя. Не хочу тратить ни секунды на эту ерунду!

* * *

Оставшиеся дни я посвящаю Зоре с одобрения бабули и дедушки, шутливых подколов Тёмки и пожелания приятно провести время от Лёньки. Как же я их всех люблю! Но сейчас, наверное, люблю Зорю больше остальных. От одной мысли о расставании становится больно, и я всякий раз хватаю ее за руку. А если мы уже держимся за ладони, обнимаю ее. Рядом с ней уютнее, чем с мамой. Вернее, ее объятия совсем другие. Они тоже нежные и теплые, но если в маминых руках я ощущал безопасность, то в руках Зори – спокойствие.

– Зорь, можешь присесть? – прошу я, когда мы прогуливаемся в лесу неподалеку от поваленного дерева. Его ствол давно обкорнали по краям, и обычно люди устраивают на нем привал.

– Хорошо. Устал? – Зоря садится на бревно, ожидая, что я сяду рядом, но я медлю. – Что-то не так?

– Я… – стремительно краснею, подбирая слова.

Блин! Так долго готовился, разные варианты расписывал в блокноте, а теперь все забыл. Не подглядывать же туда?

– Ох, я так глупо выгляжу, – закрываю глаза ладонью, стараясь побороть смущение.

– В чем дело, Сень? – в голосе Зори слышится беспокойство.

– Дай мне минутку, пожалуйста.

Ветер шелестит листьями. Где-то в кустах и между ветками летают птички. Вдалеке шуршат мелкие животные. Долго выдыхаю, успокаиваясь. Опускаю руку и достаю из кармана листочек, сложенный вдвое. Я выдернул его из блокнота, когда закончил. Держу, не решаясь разогнуть.

– Зорь, я написал кое-что. Для тебя, – протягиваю ей листок, не глядя в глаза.

– Ого! Сейчас почитаю, – она забирает его.

Слышу шорох разгибаемой страницы. Руки потеют, тело бросает в дрожь. Жуть! Я думал, что посвятить стихи кому-либо – приятно и волнительно, но у меня прямо все замирает, будто вместо пятерки за контрольную внезапно поставят два.

– Сень, посмотри на меня.

Осторожно поднимаю голову, чуть щурясь и боясь увидеть разочарование Зори. Она мило улыбается, держа листочек и закинув ногу на ногу. Затем протягивает бумагу мне.

– Почитай вслух.

– Что? – теряюсь.

– Ты написал для меня стих. Я не хочу его читать в тишине. Я хочу послушать то, что ты написал, в твоем исполнении.

Она хорошо знает, чего хочет, в отличие от меня. Наверное, потому, что старше.

– Л-ладно, – забираю лист трясущейся рукой.

Я уже читал рассказы четверым людям. Зоря для меня такая же близкая и родная. Мы даже поцеловались один раз! Как можно ей отказать?

Собираю все мужество, приосаниваюсь и начинаю читать стих.

 Сразу понял, как только тебя заприметил:Ты одна такая на всем белом свете.Косы рыжие, как подсушенная апельсиновая корка,А глаза голубые смеются и смотрят зорко.Имя твое звучит поэтично – Зорька.Думаю, что вдвоем нам не будет горько.Когда я гляжу на тебя, сердце счастли́во трепещет.И поток вдохновения сразу же в голову хлещет.Прогулка с тобой сама по себе награда.Просто будь рядом, большего мне не надо.Для влюбленных мир становится ярче, ты говорила.Поступками и нежностью своими в этом меня убедила.Призна́юсь, любая разлука с тобою – мучение.Когда мы встречаемся, ты становишься моим спасением.И вот, держа этот листочек, скажу, ничего не тая:Дорогая, милая Зоря, я обожаю тебя.С тех пор, как мы познакомились, жизни одинокой не представляю.И с родными, и в компании друзей всегда по тебе скучаю.Прошу тебя искренне и с толи́кой страха:Не забывай меня, ладно? Моя хорошая птаха.Ты – самая особенная девочка, моя муза.С тобой избавляюсь от творческого кризиса, как от груза.Смеешься заливисто, взмахиваешь длинными ресницами,Моя особенная, самая особенная девочка с птицами[1].  

Закончив, замолкаю и не сразу перевожу взгляд с листочка на Зорю. Она сидит, подавшись вперед, упершись локтями в колени, а ладонями придерживая скулы, и любуется мной. Вздрагиваю и переступаю с ноги на ногу от неожиданности. Оказывается, вот как я выгляжу со стороны, когда просто смотрю на нее. Хотя нет, Зоря все делает красиво, а я, наверное, кажусь глупым и смешным.

– Потрясающе! – говорит она. – Ты умеешь впечатлять!

Сажусь рядом с ней на бревно, а Зоря обнимает меня и кладет голову на плечо.

– Сердечко до сих пор трепещет. Мне впервые посвятили стихи! Да еще и тот, кто мне нравится. Я счастлива. Спасибо, Сеня, – она поднимает голову и целует меня в щеку.

Поворачиваюсь и ловлю ее взгляд своим.

– Зорь.

– Что?

– Можно я тебя поцелую?

– Можно.

Подаюсь к ней, и наши губы соприкасаются. Каждый волосок на теле будто