электризуется. Отстраняюсь, и смотрю на Зорю. А потом снова целую ее. Наши поцелуи робкие, не перерастают во что-то, похожее на поцелуи взрослых в фильмах, которые я не раз видел и на которые не очень-то хотел смотреть. То тепло, которым мы обмениваемся с Зорей, гораздо приятнее.

– Зорь.

– Что?

– Кажется, я тебя люблю, – признаюсь я.

Это дается мне легко, и я почти не волнуюсь.

– Только кажется? – щурится Зоря.

– Нет… – хмурюсь. – Я точно тебя люблю.

– Вот это уже другое дело, – Зоря коротко целует меня. – Я тоже тебя люблю, Сеня.

* * *

После наших признаний жить становится невыносимо. До отъезда всего несколько дней, а у нас так мало времени! Я плохо сплю и порой начинаю переживать разлуку заранее. Порываюсь позвонить маме и попроситься остаться здесь до тридцать первого августа, но билеты уже купили на двадцать пятое. Нам нужно приехать домой и закупиться всякой мелочевкой для школы. Обновить форму. Неделя до учебного года пролетит быстро. Если бы мне дали выбор, я бы променял все на еще одну неделю с Зорей.

Двадцать четвертого августа мы с Зорей гуляем с утра до вечера. Долго обнимаемся у ее дома, пока тетя Люба не окликает ее. Мы отступаем, держась за руки и смотрим друг другу в глаза.

– Ты же приедешь? – спрашивает Зоря.

– Приеду.

– Когда?

– Как только смогу.

Она вздыхает.

– Папа мне так же говорил, а в итоге на работе пропадает… Даже звонить надо самой, и то не всегда удается связаться сразу.

– Я обещал звонить тебе каждый день. И я сдержу обещание.

– Тогда я буду ждать твоего звонка каждый день.

Мы продолжаем стоять, не в силах разойтись. Чем дальше бегут минуты, тем сильнее наше притяжение. Мы как магниты, тесно сцепившиеся друг с другом.

– Я приду тебя проводить завтра, – говорит Зоря. – Иди, а то не выспишься.

– Не хочу, – упираюсь я.

– В поезде поспишь?

– Может, и там не буду. Хочу проводить время с тобой.

Мы снова обнимаемся, цепляясь друг за друга, как за спасательные круги.

– Не смотри на других девочек, – шепчет Зоря. – Ладно?

– Ладно. А ты на мальчиков не смотри.

– Хорошо.

Позади Зори раздается тихий стук. Мы вздрагиваем и отстраняемся.

– Ладно, мои дорогие, придется мне Арсюшу проводить до дома, а то уже темно, – тетя Люба выходит через калитку. – Зоря, иди домой.

– Мы еще не попрощались! – возмущается она.

– Зоря, иди домой, – в голосе тети Любы проявляются строгие нотки.

Зоря дует губы и, бросив на меня грустный взгляд, уходит за забор. Мы машем друг другу, пока она не исчезает за дверью. Когда мы с тетей Любой идем по дороге, я оборачиваюсь, чтобы рассмотреть Зорю в окне ее комнаты. Она провожает меня оттуда, пока ее личико не скрывается за ветвями дерева.

– Арсюш, я понимаю, что вы с Зорей любите друг друга, но и ты должен понимать, что задерживать девочку допоздна неприлично.

– А что в этом неприличного?

– У нас в семье есть определенный порядок. Если я говорю, что в десять вечера она должна быть дома, значит, она должна быть дома, а не обниматься на улице.

– Но мы ведь стояли рядом с участком…

Не пойму ее беспокойства. Мы с Зорей не делали ничего плохого. Словно взрослые так не поступают…

– У вас обоих сейчас нежный и чувствительный возраст. Можете наделать глупостей. Поэтому в позднее время вам лучше держать дистанцию.

– Не понимаю, о чем вы.

Тетя Люба осматривает меня с ног до головы, а потом вздыхает и покачивает головой.

– Да, извини. Все забываю, что ты еще маленький.

Оставив меня негодовать у забора бабушки и дедушки, она уходит. Это как понимать? Что значит, я еще маленький?

Возвращаюсь в комнату и гневно рассматриваю дно койки надо мной. Кажется, меня унизили, но я так и не понял, за что.

Едва выдерживаю вечерние посиделки с бабушкой, дедом и друзьями, а потом быстро умываюсь и заваливаюсь на кровать, чтобы переписываться с Зорей. Не замечаю, как Тёмка с Лёнькой перестают болтать и засыпают, как в небе нависает огромная яркая луна, а время переходит за два часа ночи.

Я: Невыносимо

Зоря:?

Я: Без тебя невыносимо

Зоря что-то печатает, потом перестает. Потом снова набирает текст и перестает. Так повторяется несколько раз, пока я не выдерживаю и не начинаю писать в ответ. Мы отправляем наши сообщения одновременно.

Зоря: Придешь ко мне?

Я: Я приду к тебе?

Еще никогда прежде я такого не делал. Не сбегал из дома посреди ночи. Тихо вылезаю из кровати, сую телефон в карман домашних штанов и подбираюсь к тумбе, что разделяет мою и Лёнькину койки. Если выйду из комнаты через дверь, дедушка может услышать и проснуться. Поэтому путь один.

Убеждаюсь, что друзья спят, забираюсь на тумбу, а после выпрыгиваю из окна. Приземляюсь ровно в клумбу с бабушкиными анютиными глазками. Тут же становится стыдно. Потом извинюсь, сейчас надо бежать.

Когда оказываюсь у дома Зори, перемахиваю через забор. Ощущаю себя борзым уличным котом, который обходит любые преграды ради того, чтобы навестить свою кошечку. Зоря встречает меня на пороге, поднеся палец к губам и протягивая руку. Ее рыжие волосы распущены и растрепаны, вьются, потому что она не распускала косы несколько дней. Зоря в длинной темно-сиреневой футболке до колен.

– Идем очень тихо, чтобы маму не разбудить, – шепчет Зоря, и мы крадемся по лестнице, прислушиваясь к каждому шороху и задерживая дыхание.

Пробравшись в ее комнату, медленно закрываем дверь и смотрим друг на друга. В радостном порыве обнимаемся, словно не стояли несколько часов перед ее домом, делая то же самое.

– Не хочу уезжать, – признаюсь я.

– Не уезжай.

В ее голосе словно и приказ, и просьба.

– Не могу… – вздыхаю. – Мама будет переживать. И со школой проблемы начнутся.

Зоря забирается на кровать поверх одеяла и похлопывает рукой рядом с собой.

– Ложись, поболтаем.

Места на ее кровати чуть больше, чем в моей койке, поэтому нам почти не тесно. Мы переплетаем пальцы рук и разглядываем друг друга.

– Я повесила твой стих на видное