— Герман! Ты сумасшедший! Ты сумасшедший маньяк, доктор Архипов! Ты сбежал из психиатрической больницы?

— Ты права, я — маньяк, и меня никто не может вылечить. Никто, кроме тебя, Евгеша!

— Значит, никакого вируса Эбола нет?

— А откуда в наших краях ему взяться? У нас нет источников заражения, фруктовых летучих мышей семейства Pteropodidae, — он засмеялся. — Надеюсь, что у тебя нет никаких симптомов Эбола: лихорадки и боли в горле?

— Дурак, какой ты дурак! Обманщик! Ну это надо же такое придумать!

— Евгения Олеговна, у меня не было другого выхода, как украсть вас таким образом. А почему вы садитесь в незнакомую машину?

— Нет, ты невозможный! Я ведь почти поверила, что соседи заболели.

— Твои соседи, надеюсь, здоровы, как и ты. И как ты могла поверить, что в нашем городе эпидемия Эбола? Евгеша, я скучал по тебе. Я не знаю, кому сказать спасибо, что мы встретились.

— Господу богу, — прошептала она и заплакала.

Напряжение и тоска, которые преследовали Евгению целый день, растворились в его прикосновениях и поцелуях. Они целовались долго и страстно, что даже кузнечики, которые сначала прыгали рядом, переместились на другую опушку, словно не захотели мешать им наслаждаться друг другом.

— Герман, скажи, что теперь будет?

— Все будет хорошо. Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

— Умирать нужно обязательно?

— К сожалению, лекарства от смерти еще никто не изобрел. Но я что-нибудь обязательно придумаю.

Еще утром он сомневался, стоит ли разрушать жизнь Евгении, себе, Тае? Может, все так и оставить?

Когда он внезапно появился дома после того, как они с Евгенией написали заявление в полиции, Тая встретила его с заплаканным лицом.

— Что-нибудь случилось?

— Все нормально. Меня тут напугали, что ты пропал! Герман, где ты был? Твоя Галина Ивановна такую кипучую деятельность развила!

— Таечка, я был в командировке. Галина Ивановна, наверное, напутала что-то. Жара вон какая стоит, люди ее плохо переносят.

Сотовый телефон Таи вдруг зазвонил, и в ночной тишине его звук показался жалобным и тревожным.

— Кто это может быть? Ты опять в приемном дежуришь?

Тая ничего не ответила и ушла с телефоном в ванную. Говорила недолго, пару минут, и он услышал, как она плачет.

— Таюша, что случилось? — постучался Герман к жене. — Ты мне можешь объяснить?

Дверь ванной открылась, и Тая вышла оттуда с несчастным выражением лица, которого он никогда прежде не видел.

— Он уехал, он уехал, — повторяла она как заведенная.

— Кто? — Герман ничего не понимал. Что могло произойти за несколько дней его отсутствия?

Тая посмотрела на него пристально и внимательно.

— Поль. Поль Клеман. Мой Поль. Он думал, что я тебя убила. Но я же ему говорила, что ты жив!

— Ничего не понимаю. Ты можешь мне вразумительно все объяснить. Кто такой Поль?

— Могу, — Тая начала говорить, подыскивая слова и выражения, которые никак не находились, словно зависали в воздухе.

Но Герман понемногу начал наконец-то понимать происходящее.

— Тайка, Тайка, что же ты так долго молчала? Полюбила и молчала! Я бы так, наверное, не смог.

Они больше ни о чем не разговаривали, а отправились спать по разным комнатам.

Утром на работе Герман все время думал о том, что случилось в их семейной жизни, и чувствовал только облегчение, словно пережил тяжелую болезнь и выздоровел, и теперь как-то по-другому, по-особому ценит жизнь, все ее мгновения. Он не может осуждать жену, потому что влюбился сам, как мальчишка. Стоит ли держаться за расколотую чашку семейного счастья?

Потом у Архипова был разговор с журналисткой Юлей и медсестрой Светой, участницей ночных операций, и он перенервничал так, что начала дергаться правая щека. Когда посетительницы ушли и Архипов остался один, осторожно зашла Галина Ивановна с кипой бумаг.

— Герман Николаевич, тут документы, надо расписаться. Накопилось много.

— Что там? — ему сейчас было совсем не до бумаг.

— Да обо всем тут. Например, про вирус Эбола.

— Что? Вирус Эбола? — у него вдруг появилась сумасшедшая мысль.

Может хоть иногда доктор Архипов сходить с ума?

Он набрал телефон заведующего отделением «Скорой помощи», своего сокурсника.

— Саша, ты можешь мне одолжить машину «Скорой помощи» на пару часов? — И, услышав положительный ответ, на бегу сказал Галине Ивановне: — Я уеду часа на два. Не теряйте меня.

— Вы в администрацию?

— Нет, мне срочно нужно спасти человека от вируса Эбола.

Галине Ивановне показалось, что Архипов бредит.

Она ненавидела мужчин, яростно, бескомпромиссно, упрямо. Роза Ерашова не помнила, когда начался отсчет этой охлофобии, наверное, с самого детства. Маленькая Роза знала отца только пьяным, когда он заходил в квартиру, покачиваясь, она старалась не попадаться ему на глаза, но для отца именно в подпитии наступал «час воспитания».

— Розка, маленькая дрянь! Где ты? — кричал он и начинал ее искать по всей квартире, под кроватью, под столом, в ванной, в шкафу.

Иногда девочка попадалась ему под руку. Он вытаскивал ее за волосы, ставил рядом, а сам разваливался на диване и заплетающимся языком выкрикивал:

— Ты пошто отца не слушаешь? Такая же дрянь, как твоя мать!

Мать тут же заступалась за дочку и пыталась отправить мужа спать.

— Иди полежи, устал.

Но у отца словно открывалось второе дыхание, он был пьяно бодр, и ему хотелось действий.

— Уйди, от тебя могилой пахнет! — замахивался он на жену, кидался в нее посудой. — А ты, дочь, тоже против отца?

Девочка стискивала кулачки и ждала, когда отец устанет от воспитательных разговоров и заснет. В ее маленькой душе все клокотало, и ей хотелось все время скрыться, убежать, чтобы этот пьяный человек ее никогда не нашел.

Отец засыпал на стуле, прямо в одежде, потом сползал на пол, и мама накрывала его одеялом, подсовывала под голову подушку. Однажды Роза не выдержала и предложила матери:

— Давай мы его убьем. Выкинем в окно, скажем, что вывалился сам.

— Ты что, доченька?! Что за мысли в твоей голове? — испугалась мать.

— Нормальные мысли. Он пьяный каждый день. Может ведь он окно с дверью спутать?

Роза бы сама помогла отцу вывалиться в окно, но он был слишком крупным, большим человеком, чтобы она смогла перекинуть его через подоконник.