Ланкмиллер целовал, уже ни о чем не спрашивая, куда придется, освобождая меня от своей рубашки неровными пружинистыми движениями. Он не позволил, чтобы в этой игре мы чересчур быстро подошли к финалу. Было еще много прикосновений: висок, ключица, внутренняя сторона бедра.

Я злилась на Кэри, за то, что он целует так, что вскипает кожа, за то, что не дает в порядок голову привести в промежутках, за то, что все это игры у него.

Он вдруг замер, и я только успела найти взглядом его лицо, как воздух сделался расплавленной патокой, и я выгнулась, комкая в кулаке простыню. С ума сойти можно – одно плавное движение бедер способно сделать со мной такое. Безнадежно пропадая в этих ощущениях, я инстинктивно подалась навстречу.

Пришлось переждать некоторое время, пока все улеглось, и мы оба смогли хотя бы дыхание восстановить. Ланкмиллер не отпускал меня, почти сразу же сгреб в охапку, и оттого отдышаться мне в этой мертвой хватке было намного труднее.

– Что ж ты дрожишь-то так, – пробормотал Кэри, поглаживая меня по волосам.

– Прости, – я еще глубже закопалась носом в подушки, не очень понимая, за что извиняюсь.

Кэри, видимо, тоже не понял. Он тяжело вздохнул, притискивая меня еще ближе, хотя уже, казалось бы, некуда, и дрожь постепенно унялась.

Неясный тяжелый сон, пахнущий сигаретным дымом и виноградом. Я стою в ланкмиллерском кабинете, и дверь его чуть приоткрыта. Там, в коридоре второго этажа можно увидеть Кэри. Он чем-то недоволен, насуплен. Спорит с кем-то, кого нельзя увидеть в небольшую щелку, но голос его кажется мне знакомым.

Когда я проснулась, мучителя в спальне уже не было. Я еще недолго грелась в его кровати, соображая, сколько времени прошло после богатой на события ночи и такого же веселенького утра. Собираясь с мыслями, все никак не могла отделаться от запаха синего винограда. Сон оставил неприятное липкое впечатление, заставляющее хмуриться. С каких пор этот мудак Ланкмиллер мне снится.

Внезапно появившаяся мысль, мучительно отчетливая, подкинула в кровати, и я рывком села, цепляясь за краешек одеяла.

«Это был не сон».

Сразу вдруг вспомнился Марко и его идиотские слова, его невозможное «не просто так», отдающее эхом в черепной коробке. Какого дьявола оно значит? Ланкмиллер мне врет, не собирается отпускать? Да может, это просто очередные уловки: Бьянки не знал, как еще извернуться, чтоб затащить меня вновь на те же грабли? Может, я просто накручиваю себя, и у меня уже окончательно сдают нервы.

Чуть успокоившись и приведя внешний вид в порядок, я тихонько выскользнула из спальни. Ланкмиллер наверняка уехал, куда он там собирался, а мне хотелось спросить его напрямую, значат ли что-то слова, которым я поначалу и вовсе не придала значения.

Вопреки ожиданиям, Кэри обнаружился в собственном же кабинете: он разбирался с бумагами и пил кофе – аромат стоял умопомрачительный. Я вздохнула и с едва слышным «доброе утро» закрыла дверь за своей спиной.

– Доброе, – без особой радости отозвался мучитель, – как спалось?

– Ты… ты опять обманываешь меня, да? Ты ведь меня отпустишь? – прозвучало несчастно и глупо.

Я мысленно отвесила себе затрещину. Кэри, стоявший вполборота, развернулся ко мне лицом и от- ветил:

– Я уже отправил прошения в «Зуб» на все необходимые документы. Как только они придут, я сразу же подпишу, и ты сможешь гулять на все четыре стороны. Мы прояснили?

Прояснили. Ни черта мы не прояснили.

– Кэри, ты ничего не хочешь мне рассказать? – Я продолжала штамповать шаблонные фразы, стоя на всякий случай возле самой двери и остро чувствуя, что раздражаю.

– Нет, – мгновенно и слишком резко отозвался Кэри, со звоном возвращая чашку на блюдце. Кофе пролился на стол, пачкая документы.

Я подняла глаза. Те, кому нечего рассказывать, так обычно не отвечают.

– Ты знал меня раньше?

– Да что ж за наказание-то такое. Впрочем, это все равно лучше было рассказать, пока ты здесь, – Ланкмиллер вдруг усмехнулся невесело, – подожди меня в кабинете, ведь на слово не поверишь.

И Кэри вышел, оставив меня одну.

Я ведь даже не попыталась его остановить, за рукав удержать и потребовать объяснений прямо здесь и сейчас, сию же секунду.

Как он там сказал, когда встретил меня, еще в «Шоколаде»?

«Как тебя зовут, напомни».

Напомни.

Я прикрыла глаза, болезненно жмурясь. Да будь ты проклят, Ланкмиллер Кэри. Ты снова меня обманул.

И теперь я стояла напротив двери, перебирая в уме какие-то жуткие догадки и откидывая их в сторону одну за другой, пока эта самая дверь, отворившись, чуть не стукнула мне по лбу.

– Осторожнее, – цыкнул Кэри больше устало, чем зло, и сунул мне в руки альбом с потертым кожаным переплетом, – вот, на, полистай, полюбуйся.

Тяжесть, попавшую ко мне в руки, я чуть было не выронила от неожиданности. Открывать не спешила, подняв для начала вопросительный взгляд на мучителя, пытаясь угадать по его лицу, чего мне стоит ждать сейчас и совсем ли все плохо.

– Сядешь? – Кэри указал на кресло перед своим столом. – Ты сначала глянь, а потом я объясню.

Все еще не понимая ничего, я шумно втянула воздух и, воспользовавшись ланкмиллерским предложением, открыла альбом, устроенный на коленях. Чем быстрее я постигну эту маленькую тайну, тем быстрее мы уладим возникшее недопонимание.

Сначала это походило на милый и весьма заурядный сборник семейных фото. Счастливая Алисия, Кэри с бокалом вина в компании каких-то незнакомых людей – фото пяти-, шестилетней давности. Пару раз даже маменька попадалась, Лео тоже, но по большей части люди были незнакомые. Это начинало смущать, и я уже собиралась обратиться к мучителю за объяснениями, как вдруг среди калейдоскопа лиц я наткнулась на одно особенное. Сначала отпрянула как ошпаренная, а потом поняла, что не в силах оторваться от этой фотографии. Тот человек, мужчина лет сорока с пробивающейся сединой, смотревший хитрыми усталыми глазами. Он чем-то напоминал мне Кэри, и тем не менее…

– Лицо знакомое, но вспомнить не могу. Кто это? – Я не успела поднять глаза на Ланкмиллера, как в голове будто открыли кран, и из него хлынули воспоминания, словно ржавая вода.

* * *

Только что прошел дождь, и оттого было безобразно сыро и холодно. Ночевать на улице летом не так паршиво, но все-таки уже середина августа, и к утру особенно промораживает.

Куда-то делись все мои товарищи по несчастью, и вечером, вернувшись из порта, я не обнаружила на месте ни единой души. После того как «Змеиный зуб» начал эти облавы, стало совсем тяжко. Наша шайка заметно поредела, и будет совсем неудивительно, если не сегодня завтра они наконец приберут к рукам и меня. Разве только стараются они не слишком, было бы ради чего. Слышала, отец продал меня совсем уж дешево, считай за бесценок.