– Несчастливое число, – скуксилась тетка, –неприятности приносит, еще, не дай бог, в аварию попадем, нет другого местечка,а?

– Вот уж глупости, – пролаяла кассирша, – натринадцатой полке беда случится! Раскинь мозгами, чучундра, если скорый срельсов сойдет, и двенадцатому, и четырнадцатому номеру капец придет. Или,полагаешь, тебя одну вышвырнет, а остальные счастливо домой прикатят? Давайбери билет, ща поезд примчится!

Я просунулась к кассе.

– Мне один, тоже до Москвы, на этот скорый, местолюбое, я совершенно не суеверна.

Кассирша, пожилая матрона весом больше центнера, с губамикроваво-красного цвета, схватила деньги и выпихнула из-под решетки билет со словами:«Это хорошо, что ни в какую глупость не веришь! Накось седьмое место, говорят,самое счастливое».

Домой я приехала вовремя и первым делом спросила у Риты:

– Вроде Ваня работал еще с первой Глафирой, НастейЗвягинцевой?

– Ага, – зевнула певица, – а чего?

– Да так просто, – вывернулась я, – думала,ему немного лет.

– Так он и правда молодой, – засмеяласьРита. – Настя-то недолго пела, она быстро ушла. Свин в нее вложился,раскрутил, а девка бац – и свильнула. Семен не растерялся и другую Глафиру приволок.Вот она больше работала и пела бы дольше, если бы порошком не увлеклась. Но чтоодному горе, то другому счастье. Лично я собираюсь использовать представившийсяшанс на все сто! Пить не начну, колоться и нюхать дурь тоже, хочу славы иденег! Много! Без края!

Я хмыкнула и отправилась собирать шмотки для выступления.Слава и деньги! Это, конечно, хорошо. Вопрос: чем придется заплатить заисполнение желаний? Ничто и никому в этой жизни просто так не досталось.

Первый концерт сегодня предстоял в клубе «Рокко». Наслужебном входе роилась толпа охранников. Крепкие парни ощупали нас и велелиоткрыть портпледы.

– Там костюмы, – удивилась я, – вы чего,ребята, в первый раз артистов видите?

– Ступай себе, – буркнул один из секьюрити, –нашлась Тина Тернер!

Следовало достойно ответить наглецу, но огромным усилиемволи я сдержалась.

«Рокко» оказался паскудным местом, за кулисами не былоничего хорошего. Обшарпанный грязный коридор, темная, холодная гримерка.Впрочем, я уже хорошо поняла, что жизнь артиста имеет две стороны. Яркую,блестящую, феерическую, ту, что видят зрители. Перья, блестки, кружева, сияющиеглаза, румянец, роскошные машины, украшения, бешеные заработки… в общем, нежизнь, а праздник. Но слава богу, что обычный зритель никогда не заглядывает закулисы. Там все иначе. Перья, блестки и кружева костюмер спрячет в кофры. Слица звезды удалят косметику, и хорошо, что фанаты не видят своего кумира втакую минуту. Кто этот бледный до синевы, замученный бесконечными концертамичеловек? Вот он, обжигаясь, быстро ест из лоточка лапшу неизвестногопроизводства, запивая ее маловкусным напитком, гордо именуемым кофе. В гримеркежуткий холод, по столику бегают тараканы, злая уборщица, наплевав на звездныйстатус, колотит в запертую дверь:

– Эй, долго еще ждать? Мне домой пора!

– Давай, Коля, – торопит администратор, – унас еще одна площадка, отпоешь – и свободен.

Звезда мрачно кивает:

– Ладно, только превратите меня в суперстар, фанатыждут!

Через пятнадцать минут из служебного входа выныриваетмолодой человек самого роскошного вида. Толпа с визгом бросается к кумиру.

– Дайте пройти, – мрачно цедит охрана.

– Погодите, ребята, – укоризненно останавливаетбодигардов певец, – это же моя публика, я люблю ее.

Секьюрити сурово смотрят, как вверенное им тело братается снародом. Потом один из них, решив, что объятия затянулись, выхватывает «объект»любви и всовывает его вместе с разлохмаченными букетами в роскошный автомобиль.Следует приказ шоферу:

– Гони, опаздываем.

Суперстар отбрасывает цветы и стонет:

– Уберите букеты, у меня аллергия началась.

Ночью уставшего, как ездовая собака послепятидесятикилометрового перегона по льдам, певца заносят в дом.

– Ты спи, котик, – фальшиво-ласково советуетадминистратор, – отдыхай вволю, машина в восемь утра придет.

– Зачем? Сейчас-то три утра уже, – пугается кумир.

– Забыл, зайчик, – укоряет администратор, –мы на Север летим, с гастролями. Тридцать городов за двадцать пять дней.

Едва за ним захлопывается дверь, как звезда рушится в койку.Но сна нет, желудок начинает ныть, усталые ноги гудят, спину ломит, а в головулезут тяжелые мысли. Может, старость подкрадывается тихим шагом? Редко ктодоживает на эстраде до пятидесяти. И кому ты будешь потом нужен? Уйдешь напокой – мигом забудут все. Перестанешь петь, плясать, светиться на экранах икричать из радиоприемников – публика тут же тебя похоронит. Если потом ивспомнят и позовут лет через пять в какую-нибудь передачу типа «Наши ветераны»,зрители с удивлением начнут шептаться:

– Это он? Мы думали, давно умер!

А ведь эстрадный артист зарабатывает ногами и горлом,следовательно, надо успеть до пенсии сделать все, что хочется, обеспечить своюстарость. Для этого нужно работать, как вол, ездить по стране, спать в ужасныхгостиницах, дрожать от холода или задыхаться от жары в каком-нибудь Энске, гдео кондиционерах никто даже не слышал. Семьи, как правило, нет, мало ктоспособен подстроиться под график звезды. Если же находится супруга среди самыхверных фанаток, то даже она не выдерживает и начинает «катить баллоны»:

– Что за жизнь! Ты одиннадцать месяцев в разъездах.

Еще хуже, если в брак вступили коллеги, ничего хорошего, какправило, из такого тандема не выходит. «За все цена одиночество, иначе неполучается», – поется в одном шлягере. Но это еще не самое плохое.Отвратительно сознавать, что не можешь полностью реализоваться в творческомплане. Многих певцов подминает под себя продюсер, заставляя петь «кассовые»песни, а не те, которых просит душа. Все надеешься: вот сейчас «напоешь» денег,и можно сделать нечто этакое, нетленное. Но золотые дублоны тают, гениальныемелодии так и не появляются на свет. Кто виноват? Что делать? Вечные вопросы. Аеще в душе живет страх: что будет, если придет болезнь? Пропадет голос? Иликапризная публика перестанет ходить на твои концерты? Вдруг новая песня «непойдет»? Как быть тогда?