Несколько секунд Зои гипнотизировала лицо Бенкса, тот насмешливо рассматривал свои белые перчатки.

— О’кей, пошли, — сказала она, а мне незаметно для нашего общего знакомого подмигнула, пока тот обернулся спиной.

От этого легкого, ироничного движения века, от этого наполненной саркастической усмешкой взгляда меня передернуло — совершенно неведомо, что она задумала, эта девушка, ловко стреляющая из сарбакана.

Мы вошли. Господин журналист направо и налево раздавал приветствия, одного хлопнул по плечу, другому подал руку — всего его знали как славного парня. В том, что он работал в «Таймс», не оставалось никаких сомнений.

Кабинет Адольфа Окса располагался на пятом этаже. И мы смело отправились к нему в чем были. Я в своем перепачканном грязью и кровью полосатом костюме и Зои в бесформенном мужском пальто поверх измазанного, в черных масляных разводах комбинезона. По дороге она выгребала из карманов комья грязи, которые, как оказалось, еще там остались, роняя их на чистый мраморный пол, даже нашла потерянную фалангу указательного пальца незнакомца с Вудлона и сунула ее в нагрудный карман, с довольным видом похлопав по нему ладонью. Репортеры, журналисты, фотографы шарахались в стороны при виде нас, Бенкс едва успевал их успокаивать. Мы даже получили привилегию подняться на лифте одним. Бедный лифтер вспотел от напряжения, пока кабина поднялась на пятый этаж.

— Как жизнь, Джо? — спросил его Бенкс, шутливо дав локтем под ребра.

Лифтер Джо покосился на бродяжьего вида паренька, то есть на Зои, и насилу удержался, чтобы его лицо не потеряло почтенно-безразличного выражения.

Зои Габриелли в таком наряде, без диадемы, без двух толстых кос, голубого сари никто, несмотря на заверения Бенкса, не узнал. Девушку приняли за паренька, механика, каких с момента объявления о заезде заходило в редакцию немало.

И она осталась дожидаться меня в коридоре.

Я вошел к мистеру Оксу без предупреждения, растолкав ожидающих аудиенции, потому что девушка, перед тем как ее нога ступила на этаж, сказала, что, если я не попаду к мистеру Оксу быстро и не раздобуду бланк участника, она достанет пистолет и начнет палить в воздух и что ей это сойдет с рук, а меня и Бенкса задержат полицейские.

— Ты предатель, — горестно шепнула она напоследок. — Ты сразу к журналистам пошел, а я тебе верила.

И тут я неожиданно почувствовал острое негодование. Она так глянула на меня, будто и вправду верила, а я — подлый искориотский змей — предал ее высокие порывы и чаяния. Отчасти это было правдой, потому как в мыслях моих не было намерений скрывать о своих приключениях в оранжерее доктора. И чувство ярости, захлестнувшее меня, толкнуло в кабинет с силой столь неистовой, что оставалось лишь только удивляться, откуда она взялась у человека, семнадцать лет укрощавшего чувства, характер и другие эмоции.

Я не подозревал, что у меня просто лопнуло терпение.

— Гуд морнинг, сэр, — сказал я довольно резко и одновременно захлопнул дверь кабинета перед самым носом секретаря.

Тот бежал за мной в надежде предупредить неминуемую катастрофу: никто не должен был нарушать распорядка дел мистера редактора.

Но катастрофе положено было случиться — я забаррикадировался стоявшим рядом креслом. Почему-то мне показалось, что единственно эта бумажка, которую Зои так страстно желала получить, вернет мне вдруг пошатнувшееся душевное равновесие. Я хотел непременно швырнуть бланк маленькой гадкой шантажистке в лицо. Раздражение забурлило в крови еще пуще, кулаки против воли сжались, захрустели костяшки. Как бы не надавать редактору оплеух, не покалечить его. Помнил я о сломанных ребрах доктора — тогда ведь только легонько дернул локоть назад, помнил о поломанной решетке, к которой чуть коснулся, а уже снял с петель.

— Гуд морнинг, мистер. Но кто вы? Вам назначено? — вымолвил тот, вставая и с удивлением глядя, как я перенес кресло от стены к двери. Высоколобый, темноволосый, с проседью мужчина лет пятидесяти грозно вырос из-за горы бумаг, коими был завален его рабочий стол, с видом человека, оторванного от дела и ничего не понимающего в происходящем.

— Для тех, кто готов подать заявку на участие в заезде, двери редакции «Нью-Йорк Таймс» всегда открыты, так было сказано в одном из ваших номеров, — глухо проронил я.

— Вы собираетесь принять участие?

— Да.

— Тогда зачем было врываться ко мне как ураган? И к чему эти баррикады? Мой секретарь займется вами через минуту, — сказал мистер Окс. Но тут его профессиональное чутье подсказало, что я не вполне обычный автогонщик. Хотя пахло от меня бензином и моторным маслом на милю.

— Позвольте узнать ваше имя, — проронил он, прежде чем я успел вернуть пресловутое кресло на место, обрадованный, что дело удалось уладить с помощью двух фраз.

Мое имя? У меня их было два. И всегда я пользовался удобством называть себя французом, когда того требовала необходимость, но порой я произносил и русский вариант своей фамилии. Однажды это спасло мне жизнь. В тот тяжелый год, который я провел у стен монастыря в ожидании, когда Ринпоче смилуется надо мной и примет, мне пришлось отбиваться от каких-то британских агентов. Возможно, наставник втихаря пожаловался английским друзьям, и те выслали своих людей, чтобы разобраться со мной. Мне пришло в голову сказать, что я русский, я даже наговорил кучу русских слов, которые были не связаны между собой смыслом, но остались недоступными пониманию британского сознания, однако произвели на них большое впечатление. Меня тотчас оставили в покое, видимо предпочтя не связываться с представителем столь загадочной и опасной расы.

Но сейчас, стоя в кабинете штаб-квартиры редактора популярнейшей американской газеты, этот трюк не сработал бы. В моем кармане покоились документы французского поданного, хотя я страстно тяготел выставить на капоте «Форда» русское знамя. Да к тому времени я столь сильно втянулся в игру, что не только хотел присутствовать при том, чем все это закончится, я уже видел себя участником гонки.

— Емельян Гершин, — не удержался я.

Глаза главного редактора сузились.

— На чем вы собираетесь принять участие в заезде? — быстро, словно хлыстом щелкнул, спросил он.

— Мой автомобиль стоит под вашими окнами, там внизу, — сказал я.

Не отрывая от меня подозрительного прищура, мистер Окс выполз из-за своего, заваленного бумагами, стола и, подняв вверх створку рамы, выглянул наружу. Ярко-красная кожа кресел «Форда» Зои подействовала на него, словно красная тряпка на быка, он даже стукнулся затылком об оконную раму, возвращая голову в кабинет.

— Что это, черт возьми, значит? Взбалмошная девчонка решила воспользоваться услугами какого-то бездомного, чтобы, несмотря на запреты родителя, попасть на заезд?

— Ну да, — ответил я просто, — все так.

— Этому не бывать, — отрезал редактор. — Убирайтесь к черту. А я телефонирую доктору, поведаю, где сейчас стоит автомобиль его дочери. Между прочим, этот «Форд» покалечил немало человек и сотворил множество разрушений в городе. Молодой артистке все сходит с рук только благодаря ее популярности и популярности ее отца.