– Я описал в своей записке рост и телосложение. Конечно, примерно. Но, надеюсь, вы всё поняли, – произнёс Джейкоб.

– Всё понял и с размерами угадал, – ответил мистер Хиггинс. – Начнём в рубашек. Выберем пару подходящих и поверх них прикинем фрак.

Джейкоб кивнул.

– Тогда я оставлю вас. Приоденьте моего сына как следует. В четверг мы едем в Аскот. Он должен произвести там правильное впечатление. И не забудьте про шляпу.

– Как можно забыть про такой важный предмет как шляпа! – воскликнул мистер Хиггинс и перекинул через руку несколько снятых с плечиков сорочек. – Раздевайтесь, сэр! – распорядился он в сторону Тима. – Начнём, пожалуй.

Начали они резво, а вот дальше пошла сплошная скука. В том фраке, который мистер Хиггинс считал последним писком моды, Тим отказался бы появиться даже в трущобах: выглядел он в нём пингвином, да и цвет был не иссиня чёрным, а каким-то мутно-фиолетовым, словно переспелый баклажан. Другой жал в плечах, а третий висел в боках, и на рукавах немного распоролся шов.

Но мистер Хиггинс был истинным волшебником, невзирая на двойной подбородок и выпирающий живот. Словно по мановению волшебной палочки, его помощник занёс в комнату ещё с дюжину фраков, которые до сей поры лежали в экипаже и ждали своего часа.

– Есть ещё с такой строчкой и с такой. – Мистер Хиггинс прикладывал фраки к Тиму поочередно, ожидая команду, с какого начать.

– В каком веке они были пошиты? – возмущённо спросил Тим. – Последний раз один из таких я видел на пугале.

– У нас тут, конечно, не Лондон, сэр, но за тенденциями в моде я слежу. Вот этот был изготовлен всего-то в марте!

Тим фыркнул.

– Свой мартовский фрак я уже давно подарил слуге! Нет ли чего поновее? Вы же понимаете, уважаемый мистер Хиггинс, мне нужно выглядеть ослепительно.

– Конечно. Скачки в Аскоте – такое дело...

– Да дело даже не в скачках. Лошадям моя личность совсем неинтересна.

– А в чём же тогда?

– В женщинах!

– Ах, в женщинах. Ну, женщины – такое дело, что порой сидишь у камина в компании рюмки коньяка и думаешь: лучше бы я выбрал лошадь...

– У вас женщинами не сложилось?

Мистер Хиггинс вздохнул.

– Совсем, сэр. А как вам этот фрак? Такой крой носит сам принц Альфред*, герцог Эдинбургский.

– Только дурак пойдёт наперекор вкусам принца. Давайте!

– По фигуре сидит идеально! – заметил мистер Хиггинс, оглядывая Тима, пока тот вертелся перед зеркалом. – Вденьте в петлицу какой-нибудь неброский цветок и будете неотразимы. Что в этом сезоне символ Аскота? В прошлом году была гвоздика.

– Главное, чтоб не герань.

– Простите?

– С некоторых пор у меня на герань аллергия.

– А я вот к ней абсолютно равнодушен.

– Правда? А к жасмину, мимозе, кардамону и прочим приторным сладостям, которые женщины так любят растирать и добавлять в душистую воду?

Мистер Хиггинс кашлянул и зарылся носом в другие фраки, которые Тим ещё не мерил.

– Продолжим? – спросил он, на этот раз снимая с вешалки серый.

– Думаю, не стоит. – Тим ещё раз осмотрел себя в зеркале. – Этот как раз именно то, что нужно. У отца можете не спрашивать – он напрочь лишён какого-либо вкуса и понимания, что сейчас носят, а что – нет, поэтому согласится на всё. Вот чьё мнение я бы спросил, так это миссис Мерит. – Тим болтал без умолку, непринуждённо и легко, любуясь своим отражением и совсем не замечая, как мистер Хиггинс в эти минуты то серел от грустных мыслей, то розовел от волнения и даже как будто вспотел. – Милая старушка. Я с ней недавно познакомился в Девоне и даже бывал у неё в Буках. Такая шебутная. Всё болтала и болтала, болтала и болтала. Даже хвастала моей мачехе духами, которые якобы сделала её служанка. Разве эти недалёкие девицы с толстыми пальцами, способные только пироги подавать, в состоянии создать что-то столь же изысканное, как парфюм, да ещё способное храниться лет двадцать и не растерять тончайшего аромата? Что вы думаете по этому поводу?

– По поводу фрака, сэр? – Мистер Хиггинс звучал так растерянно, что Тим тут же понял: ещё немного надавить – и лёд тронется.

– Да бог с ним, с фраком! Я его точно возьму. А ещё возьму те два, что мерил в самом начале. Они недурны, и цвет на солнце вроде как заиграл по-другому. В таких и в Лондоне не стыдно будет показаться.

Мистер Хиггинс разомлел от лести. А когда человеку приятно, то он становится менее острожным и менее бдительным.

– Насчёт искусства создания ароматов вы правы. Тут нужно иметь тонкий нюх да и знаниями обладать недюжинными. Но бывает талант с рождения. Вот я, к примеру, в молодости знавал одну девицу: душистая вода ей удавалась так хорошо, что одним из сделанных ей ароматов я до сих пор промокаю свой товар. Правда, по капельке, иначе закончится быстро.

– И как? Действует?

– Сорочки расхватываются с несусветной скоростью!

– Познакомьте меня с ней!

– С сорочкой?

– С ней тоже можно, но не в этой жизни... Я говорю о вашей давней знакомой. Если она до сих пор не растеряла своего редкого таланта, я бы заказал у неё бутылёк-другой чего-то наподобие кёльнской воды. Что скажете? Замолвите за меня словечко как за потенциального клиента? О цене спорить не буду.

В ответ мистер Хиггинс лишь замычал. А когда Тим, чуть склонив голову вбок, вопросительно уставился на него, то хозяин модной лавки тотчас понял, что просто так от дотошного отпрыска Джейкоба Андервуда не отделается.

– Замолвил бы, сэр, но той девицы уже много лет нет в живых.

– Какой ужас! Тиф? Помню, он гулял по деревням и косил многих.

– Если бы тиф...

– Не тиф?

– Хуже! Её засосало болото.

– Вот это действительно ужас.

– И вдвойне ужасно то, что тот омерзительный прыщ... Вы уж простите, сэр, что я так говорю про джентльмена! Так вот, тот омерзительный прыщ стоял рядом и ничего не делал!

– Джентльмены бывают ещё с теми прыщами, – вдумчиво произнёс Тим. В памяти почему-то всплыли карты и тяжёлый, пропитанный табаком, воздух в «Сорняках», хотя лицом все посетители сомнительного заведения были всегда чисты, и Тим не мог этого не знать.

– Я уж было смирился с тем, что тот прощелыга увёл у меня Бетси...

– Девушку звали Бетси?

– Бетси, сэр. Элизабет. Красивое имя!

– Продолжайте, мистер Хиггинс. Всё, что вы рассказываете, безумно увлекательно. Не хотите, кстати, выпить? И, может быть, ещё мясного рулета?

Мистер Хиггинс хотел. И выпить, и рулета, тем более что последний особенно удался у повара. А всему причиной были свежая свинина и сочный лук. А когда почти готовое творение посыпали сыром и рубленой петрушкой, а после поставили доходить в печи, то оторваться от кушанья мало кто был в состоянии.