И никто.

Ни единой живой души в поле зрения. А, нет. Вон в конце улицы мелькнула кошка. Стремительно пересекла открытое пространство и скрылась за углом. И снова – никого. Даже птиц не слышно.

– Не нравится мне это, – тихо сказала Ирина. – Совсем.

Она шла, словно скользя, мягко переносила вес тела с пятки на носок; карабин прирос к плечу; прозрачные зелёные глаза потемнели, приобретя какой-то грозовой оттенок; губы сжались, утратив призывную сексуальную полноту и нежность. Между соболиными бровями пролегли две резкие морщины.

«Надо же, теперь она стала ещё красивее, – подумал Мигель. – И желаннее. Женщина-воин. Способная стать рядом плечом к плечу и сражаться наравне с мужчиной. Так что, значит, именно такая тебе нужна?»

Ответ на этот вопрос пришлось отложить – они прошли через распахнутые ворота дома. И тут же увидели на крыльце старосту. Константин Савватиевич лежал ничком, раскинув руки. Рядом с правой – карабин. Голова мокнет в луже тёмной крови. Кровь широко разлилась по крыльцу, обильно стекла вниз на ступеньки, попала на только-только пробившуюся траву, окрасив её в тёмно-бурый цвет поверх свежей яркой зелени. Там же, на крыльце, и рядом на земле валялись пустые гильзы.

Староста дрался насмерть. И принял смерть на пороге родного дома, защищая его.

То, что Константин Савватиевич мёртв, было видно сразу. Живые, пусть и сильно раненные, потерявшие сознание и много крови, выглядят иначе. Но Мигель всё же поднялся на крыльцо, перешёл в форс и пощупал пульс.

Нет надежды. Хоть с форс-режимом, хоть как угодно. Пожалуй, и реанимационная камера класса «Воскреситель», способная оживить мёртвого через двенадцать минут после остановки сердца, не помогла бы. Разве что сам Христос, но Он когда-нибудь воскресит всех, и это случится явно не сегодня.

Мигель убрал руку с мертвого тела, выпрямился и перекрестился.

– Царствие Небесное Константину Савватиевичу, – сказал он. – Ему мы уже не поможем.

– Суки, – голос Ирины охрип, как всегда в минуты волнения. – Какие же суки… Он был добрейший человек. За что?

– А лондонцев за что? – спросил Конвей. – И не только их, думаю.

– Да, – сказал Мигель. – Есть подозрение, что мы столкнулись со Злом в чистом виде. С прописной буквы.

Он оказался прав. В течение следующего часа они не нашли в деревне Верхний Яр ни одного живого человека. Только мертвецов.

Убитые «демонами» односельчане лежали повсюду – во дворах своих домов и внутри них. Четверых обнаружили на улицах. Одного – на крыше. Ещё десятерых – в подвалах. Мужчины, женщины, дети, старики. Все.

За два часа они обошли пятнадцать дворов и везде наблюдали одну и ту же картину: хозяева убиты, дома повреждены в той или иной степени (в одних разбиты окна, проломлена крыша и развален сарай, в других – сломана пара штакетин в деревянном заборе да сорвана с петель калитка). Где-то люди успевали оказать сопротивление, где-то – нет. Но результат от этого не менялся. Что с оружием в руках, что без оружия, а все лежали мёртвые.

Такого количества трупов и крови никто из них никогда не видел. К концу второго часа Ирину замутило. Мигель и Конвей вообще удивлялись, как она держится. Погибшие были её соседями, односельчанами, роднёй, она всех знала, и все знали её. И вот теперь, в одночасье, их не стало. Жестоко убиты – вот они, трупы в лужах густеющей крови. На некоторые уже слетелись первые весенние мухи. Шестьдесят два человеческих трупа. Уже. При том, что всего в деревне Верхний Яр, как запомнил Мигель, проживало триста шестьдесят семь человек, включая Ирину и Марину.

Плюс три мёртвых демона.

Да, нашлись и такие. Первый – во дворе братьев Косолаповых. Шестеро братьев, судя по всему, сопротивлялись отчаянно – весь двор был засыпан пустыми гильзами. Демон валялся у крыльца на спине, раскинув в стороны крылья и лапы. На месте головы – бесформенное кровавое месиво.

– Разрывными стреляли, – определил Конвей. – И все одновременно. Ну, то есть не все. Вот эти трое, – он кивнул на трупы трёх братьев, лежащих друг на друге (никто из них не выпустил из рук оружия). – Догадались, что нужно в голову. Молодцы.

– Одного завалить сумели, – сказал Мигель. – Действительно молодцы.

– У них не было шансов, – О’Доэрти словно оправдывал братьев. – Ты видел, как это бывает.

– Противник страшный. В этом нет ни малейших сомнений, – согласился Мигель.

Да, он уже знал, как это бывает. Сам поучаствовал и видео посмотрел. Гигантская летающая матка (он решил для краткости пока называть их так) заранее снизилась и вынырнула из-за верхушек деревьев. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы зависнуть над деревней и выпустить сонмище демонов. Сколько она может вместить – десятки, сотни, тысячи? Их преследовало два, максимум, три десятка. Но глайдер был для демонов наверняка третьестепенной целью. Да ещё и малодосягаемой, в силу его лётно-технических характеристик.

Другое дело – города и селения. В особенности первые. Но и вторые не остаются в стороне. На записи, которую им показала Нэйтелла, сосчитать демонов было невозможно. Но было ясно, что счет идёт на тысячи. Как бы то ни было – много. Очень много. Тысячи этих тварей более чем достаточно, чтобы убить всех в деревне за полчаса-час. Восемьдесят два двора. По дюжине на двор. Ни единого шанса спастись, всё верно. Плюс внезапность нападения… Да что там – по дюжине, половины хватит за глаза.

Второй труп демона обнаружился в доме младших Самохиных (имена и фамилии погибших им называла Ирина). Семья из трёх человек (муж, жена и ребёнок – пятилетняя девочка) была убита, но муж, Иван Самохин, – высокий, широкоплечий и, по всему видно, очень сильный человек, умудрился снести демону голову ударом широкого, тяжёлого, заточенного до бритвенной остроты, ножа-мачете. Эта голова валялась посреди комнаты в луже почти чёрной застывшей крови, таращила жуткие, грязно-жёлтого цвета глаза с вертикальным, как у змеи, зрачком, уже подёрнутые смертной мутью, и скалила в безобразной ухмылке клыки. Безголовое тело демона лежало на диване в позе человека, прилегшего на минутку отдохнуть. От этого несоответствия (тело девочки – пятилетней дочери Самохиных – с перекушенным горлом лежало на полу, придавленное тяжелой мёртвой рукой отца) на душе становилось особенно мерзко. И ещё от запаха. Запах человеческой крови тяжёл и неприятен. Когда этой крови много – тяжёл и неприятен вдвойне. Здесь к человеческой добавилась ещё и кровь демона, воняющая так, что хоть святых выноси. Святых они выносить не стали (казалось, что святой Николай Чудотворец, Богородица и сам Спаситель смотрят на них с икон из красного угла глазами, полными печали и понимания), но сами покинули дом как можно скорее.

Третий мёртвый демон валялся на улице, ближе к восточному краю села. Его голова была разнесена в кровавые ошмётки выстрелом из дробовика. Дробовик же обнаружился в руке того самого Коли, с которым они не так давно и не слишком приятно встретились на деревенской околице. На посеревшем бледном и мёртвом лице Николая застыла удовлетворённая улыбка, и Мигель подумал, что мужчина, который сумел забрать с собой хотя бы одного врага, уже не зря прожил эту земную жизнь и безусловно достоин жизни вечной.