– Есть планы на завтра? – лучезарно улыбнулась Бриджет, к этому моменту уже посиневшая от холода.

– Это как посмотреть, – ответил Таркин.

Но Дженнифер была не в состоянии ждать, пока мы узнаем, как надо смотреть.

– До вечера – никаких, а потом мы собирались на благотворительный фейерверк в одной усадьбе неподалеку отсюда. У нас уже есть билеты, так что давайте все пойдем. Можем взять с собой еду. Там еще будет какой-то концерт. Должно быть интересно, если дождь не пойдет.

– Неужели нас будет ограничивать такая мелочь, как погода? – отозвался Таркин угрюмым тоном, видимо замышлявшимся как загадочный.

Таркин пытался взять бразды правления в свои руки, но что-то в независимом ответе Дженнифер придало нам силы, и мы продолжали так, словно он и не вступал.

– Замечательно! – воскликнула Бриджет, и вопрос был решен.

Мы кое-как досидели до конца вечера, закончив его в библиотеке, помещении, которое некогда было по-настоящему красивым, с восхитительнейшими книжными полками красного дерева, относящимися к концу эпохи Регентства. Поразительно, как им удалось пережить лихие послевоенные десятилетия. Я удивился, почему фальшивый жрец не продал их за время своего пребывания у власти или после своего падения. Может быть, воскресные газеты обошлись с ним несправедливо? Оригинальная коллекция книг, разумеется, давно пропала, и Таркин не смог в полной мере ее возобновить. Он решил обойтись обширными собраниями под заголовками вроде «Рассказы об истории империи», в переплетах из искусственной кожи с тиснением, но их было много, и они, по крайней мере, заполняли пространство, воссоздавая хотя бы отчасти былую обстановку.

– А где тот дом, куда мы завтра поедем? – спросила Бриджет, ожидая, пока Дженнифер принесет кофе.

Таркин поднял брови и для вящего эффекта выдержал паузу:

– Узнаете.

Я не удержался от вздоха, который, видимо, было очень хорошо слышно.

Не знаю почему, но о цели нашего путешествия я начал подозревать, только когда мы уже почти приехали. Мы свернули с главной дороги в месте, которое сначала я не узнал. Я здесь ездил, но раньше на этой дороге не было двустороннего движения и у поворота – никаких современных домов с чахоточно-желтым уличным освещением. Когда мы въехали в деревню, что-то все же забрезжило в памяти. Окраины изменились, но главная улица осталась такой же, как всегда, неиспорченной, ну или, во всяком случае, не облагороженной. Паб, конечно, стал намного более стильным. Наверняка обслуживал по выходным городских яппи, а не только мучимых жаждой батраков с фермы, которые заваливались туда сорок лет назад. Мы миновали паб, и, как только выехали из деревни, оставалось минут пять-десять до знакомой виллы в палладианском стиле. Пристроившись в конец растянувшейся вереницы машин, мы въехали в ворота и услышали под колесами уютный хруст гравия подъездной дороги.

Но я ничего не сказал. Даже Бриджет, ведь ей незнакомо было это место и почти неизвестна моя жизнь той поры, когда я приезжал сюда. Объяснение просто: учитывая обстоятельства последней встречи с Сереной, я не видел смысла возобновлять знакомство с ее родителями. Вполне возможно, они не забыли тот ужин. Мало кто может похвастать, что в его жизни бывали такие вечера. И слава богу! Был и еще один, менее существенный мотив хранить молчание, состоявший в том, что они могли забыть и этот эпизод, и меня. Самым худшим кошмаром было бы, если бы Таркин похвалился моим знакомством с этой семьей, чтобы набить себе цену среди собравшихся, а оказалось бы, что меня никто не узнаёт. Да, это тщеславие. Но еще и нежелание выставлять былые мечты на всеобщее обозрение. Даже несмотря на то что история моего знакомства с Грешэмами закончилась катастрофой, мне нравилось думать, что я побыл частью их жизни в ту далекую эпоху, когда они были столь важной частью моей. И хотя логика подсказывала мне, что это маловероятно, я все же до сих пор лелеял свою фантазию и желал по окончании вечера вернуться в машину все с той же живой и невредимой своей химерой. Впрочем, вряд ли они здесь. Подумав хорошенько, я уже в этом не сомневался. Скорее всего, в Лондоне, или на отдыхе, или просто уехали отсюда подальше, когда их земли оккупировали люди из окрестностей.

– Смотрите! – воскликнула Дженнифер.

Словно приподнявшийся на террасах, возвышающийся над раскинувшейся внизу долиной, стоял дом, открывшийся перед нами, пока мы ехали по подъездной дороге. Дом был довольно живописно освещен прожекторами, спрятанными в кустах, – новшество, которого в мое время не было. Полосы света, прорезавшие темноту, придавали холодному каменному фасаду неземную воздушную красоту.

– Какое восхитительное место! – воскликнула Бриджет. – Как оно называется?

– Аббатство Грешэм, – неохотно проговорил Таркин, словно эти слова были его собственностью и он не хотел выпускать их для всеобщего употребления.

– Оно под охраной государства?

– Нет. По-прежнему частное. Принадлежит лорду и леди Клермонт.

– Они хорошие люди?

Таркин задумался, не зная, что ответить.

– Неплохие, – сказал он. Это явно показывало, что Таркин с ними не знаком. – Уже совсем старые. Почти не выходят.

Неожиданно было слышать, что леди Клермонт назвали совсем старой. В моей юности это была сильная, вызывающая робость, но достаточно доброжелательная дама, элегантная, твердая, уверенная, обворожительная, но словно с металлическим стержнем в спине. На меня она, конечно, внимания не обращала. Я терся с краю на ее приемах, послушно сидел, где скажут, – обычно в части стола, выделенной для самых молодых, – добросовестно беседовал за обедом с соседями, гулял со старшими родственниками в саду, покупал ненужные безделушки на деревенских праздниках, читал в библиотеке.

Помню, как однажды она наткнулась на меня, когда я сидел и в подступающей темноте щурился на страницу. Леди Клермонт засмеялась и одним выключателем включила все лампы в комнате.

– Боитесь включить весь свет? – лукаво улыбнулась она и пошла дальше по своим делам, а я почувствовал такой стыд, что по спине побежал нервный пот.

На самом деле я действительно стеснялся включать свет или, вернее, надеялся, что кто-нибудь другой придет и включит его и ответственность будет не на мне. Но, как я уже сказал, она была добрым человеком. И не сердилась, что я все продолжаю приходить. Просто воспринимала равнодушно.

Когда мы подъехали к дому, нас приветствовали традиционно жизнерадостные садовники и садовые рабочие, каждый с фонариком. Они махали и сигналили нам, выкрикивая друг другу указания, пока благополучно не вывели нас с подъездной дороги на большое поле, где рядами стояли машины, и только тогда мы оценили подлинный масштаб мероприятия.

– Вы только посмотрите! – ахнула Бриджет. – Похоже, сегодня во всем Йоркшире никаких других событий.

– Вы убедитесь, что музыка здесь отвечает самым высоким стандартам, – произнес Таркин голосом стареющей учительницы географии, чем задушил на корню наше приподнятое настроение.