печаль; верно, не только лукавой похотью объяснялось ее перед царем предстояние (даже малые боги не бывают столь плоски).

И осталось тогда на её лице обещание грозных (всему миру его) перемен; но – царь и герой Гильгамеш, узрев её облик – без масок, вновь стал (как перед ристанием) себя собирать. Дабы достойно торжествующий гнев её встретить и – (конечно же) сгинуть! Готовился он отвечать за отказ от (такого) бессмертия.

Царь – не ведал, что задолго до рождения богини Иштар он уже поддавался на сладости женского (евина) тела, и – успел приобщиться к процессу обожествления (станьте как боги), и – сумел осознать бесконечность процесса стать deus ex machina (механическим богом в семитском аду – в котором нет реальных богов, есть одни механизмы).

Царь не понял ещё, что освобождаться из этого ада – тоже придётся (почти) бесконечно. Царь – ещё не почувствовал, сколь прекрасно это «почти» (и – не ведал, что боги не властны над Первомужчиной); но!

Только лишь, когда царь – настоящий.

Потому и богиня Иштар – перекинулась в другую свою ипостась (ибо – тоже легка и стихийна); тогда и богиня Иштар – улыбнулась, предвкушая иную забаву с могучим мужчиной: пусть он сам сыщет на себя управу.

А потом – стала смеяться богиня: применить против Адама (а ведь каждый мужчина – Адам) стихийность и гордыню величайшего (кто с Адамом иной совладает?) демона пустыни Лилит, навсегда похищающего новорожденных адамов (всего лишь – давая им знать о себе настоящих); так – игра становилась намного сложней и опасней.

Так – (задолго до Кэррола) оставив Адаму на память одну лишь (лишённую тела) улыбку, богиня – вполне благосклонно ему на прощанье кивнула; а потом – Гильгамеш и проснулся (в иллюзорную повседневность Урука); царь – не лишившийся своего первородства (не продавший его за чечевицу божественности); но!

Из прежнего царского самодовольства (клин клином) повыбитый напрочь.

Остался он – видевший (сном во сне) богиню, посреди царской своей повседневности. Опять потянулись его царские дни и ночи; и ничего достойного его силе не происходило во граде Уруке; но – словно бы ничего не происходило (не-земного); не ведал он, что лукавотворная богиня (которой он в себе отказал и – остался не избытой угрозой ее ветхому мирознаию) бросила в пашню человечьей молвы зернышко некоей вести (доселе не из корысти скрывала, но из опасения, что сыграет на руку Перворожденным)

Зерно не проросло; зато – как от брошенного камня пошли по земле (по праху) и по глине (по плоти) некие волны; и очень скоро достигли той единственной, которой весть и была предназначена.

Ведь сказала богиня чистую правду (ничего, кроме правды):

– Есть в миру равный богам человек, отказавшийся стать бессмертным богом (и тем самым – божественность богов превзошедший); кто теперь ему равен? – это был вызов, который – не могла бы Лилит не принять (смейтесь-смейтесь: не решить им – кто из них сверху).

Вот так и пришла вскоре в Урук из северных пустынь и осталась в Уруке одна прекрасная женщина. И очень скоро стала самой умелой и прославленной блудницей в храме Иштар; а что имя ей было Шамхат – сие безразлично: что Первой Жене Адама мимо и по ветру летящие имена?

Как и прежде, многим женщинами владел Гильгамеш (и многими овладевал); но – что нам мимо летящие (смертные) имена?

Даже и то, что после своего искушения богиней царь стал задумчив и неспокоен. Даже то, что теперь он стал не царём в (своей) голове, а пространствовал (гением) в мыслях и (телом) геройствовал в случайных дебошах, не щадя никого – и сие безразлично: лишь бы он оставался царём населявшим Урук человекам!

Чтобы именно здесь и сейчас – рассуждал (да и буйствовал – тоже), а не где-то в своём небывалом.

Даже то, что зачастил он (сверх ритуала) в храм Иштар, причём – даже не к особым, а к общедоступным блудницам стал захаживать – тоже пусть (бы); но! Именно там царь и встретил царь означенную Шамхат (блудницу особую, невесть откуда пришедшую), и в глаза её заглянул; и тотчас от неё отпрянул.

Чем сломал установленный веками порядок. Ведь каждая женщина, служа в храме Иштар (а служить – в свой черёд – должна каждая; разве что иные и не уходили), должна принадлежать каждому мужчине; и наоборот, вне зависимости от знатности: все (телесно и духовно) принадлежали всем; но – царь по царски решил: здесь ловушка.

Точно так, как в том озерце, где богиня омыла с себя (для него? Или кто-то ещё разглядел?) свою прелесть. Предъявив только суть: на взаимном предательстве держится мир; царь, однако, остался царём и не стал изменять(ся).

И опять потянулись его царские дни и ночи, ставшие лютыми для жителей Урука. Тогда и обратились жители Урука не напрямую к Иштар (богине телесной любви), а к богине всевозможных рождений Ариру со страшною просьбой:

– Великая богиня! Знаешь ты героя Гильгамеша. Знаешь, насколько он могуч и славен, и что оружие его ни с чьим не сравнится; но – с некоторых пор сверх всякой меры он буйствует плотью и духом стал своеволен; тяжело это нам! Хоть и прежде бывало нам тяжко (бывал царь и прежде сверх меры заботлив): нашими руками и с помощью изготовленных нами плетей (ах как виртуозно ими владеют надсмотрщики царские!) он город Урук обнес крепостной стеной – всё бывало во благо, признаем: справедлив он по царски и редко казнит из простого каприза; но – ныне от подвигов его устал город Урук.

Помолчали жители Урука (себя собирая); потом-таки молвили главное:

– Великая богиня! Отыщи ему подобие или сама роди героя, который мог бы с ним сравниться. Пусть друг с другом проводят дни в соревнованиях, пусть всегда будут вместе, а город наш пусть отдохнет, – так хотели они, чтобы (даже) богиня родила бессмертного в смерть.

А ведь все эти deus(ы) – демоны-бесы мнят, что разорвали кармическую петлю своей безысходности; но – только лишь для того (полагают они), чтобы выйти из порочного (дантова) круга, богами становятся.

А отвергший её Гильгамеш – не подлежал её власти; теперь (напрямую) богиня ничего не могла поделать с героем; но –