– Я дышать перестала, – тихо сказалаОлеся, – Верка умчалась, а я решила, что лучше всего дерьмо Дане в кухнюшваркануть, к еде поближе. Вылезла из кустов, пару шагов сделала и… У них тамдорожка есть, к гаражу ведет, неширокая, плиткой выложена… Короче, выперлась яна нее и вижу… Ваще охренеть! Гарибальди лежит! На спине! Мертвая! Ну я простоостолбенела! Потом уж сообразила: Верка тоже, значит, ее увидела, потому иунеслась. И тут звук такой, типа скрип противный, сверху! Я башку задрала, атама в мансарде окно распахнуто, рамы качаются… Тут меня и стукнуло: Гарибальдисамоубилась, удирать надо. Расторгуева-то не дура, живо смылась, никому неохотас ментами общаться. И намылилась я бежать, развернулась, гляжу – мобила лежит.Дорогущая! Эксклюзив! Не сломалась от удара. Ну я ее и подобрала. Не сразудомой ломанулась, а сюда, в сарайчик. Тут и телефон разглядела. Вот здесьобрывок цепки болтался – небось оборвалась, когда Дана на землю шлепнулась. Тутя и сообразила, как мне свезло. Гарибальди из окошка навернулась, значит,никому про аборт не растреплет. А еще крутую мобилу получила! Мне все девки вбольнице обзавидовались, ни у кого такого телефона нет. Ну и приврала янемного, рассказала, что парень подарил. И чего плохого сделала?

Я потрясла головой. Что за дурацкая история списьмами? Кто в Евстигнеевке шантажирует людей? Кому известны их тайны? Настю,учительницу, изнасиловали в лесу, и она, получив послание, покончила с собой.Может, кто-то наблюдал из укрытия за надругательством, побоялся вступиться заНастю, а потом решил подзаработать на ее несчастье? Ладно, пусть так. Но ВераРасторгуева и Грибков устроили себе любовное гнездышко на чердаке, где их никтоне мог подстеречь. Олеся поехала в первую попавшуюся клинику. Хотя…

– Кому из подруг ты рассказывала обаборте? – спросила я у Филимоновой.

– Ваще молчала! Уж не дура! –фыркнула Олеся.

– Может, советовалась по поводу выборамедцентра?

– Не, просто поехала в Москву и по газетеискала, где подешевле, – объяснила девушка.

Я встала.

– Хорошо, я поняла. Отдавай сим-карту!

– Еще чего! Она денег стоит! –возмутилась Олеся.

– Мобильный ты украла, – напомнилая, – но я его назад не требую. Мне нужна лишь сим-карта Даны. Там листконтактов.

Филимонова насупилась.

– Не, ту я выкинула.

– Симку Гарибальди выбросила?

– Да.

– Зачем?! Она мне так нужна! –растерянно повторила я.

Олеся удивилась:

– Только тупорылый оставит чужую карту!Конечно, я новую купила!

– И куда дела ту, что принадлежалаГарибальди?

– В сортир швырнула. В яму на огороде.Можете слазить, поискать, – схамила Олеся.

Я только вздохнула. Пропала надежда порыться втелефонной книжке Даны. С одной стороны, это плохо, но с другой… Я все большеубеждаюсь, что объектом преступления была Жозя. Именно ей хотели за что-тоотомстить. Вполне вероятно, что некто ждал подходящего момента не один год.Бывший сотрудник института, подчиненный Матвея Витальевича, наконец понял, чтобез Даны жизнь старухи Колосковой превратится в ад, и сумел подстроитьнесчастный случай.

А еще мне в голову пришла новая мысль. ИРасторгуева, и Олеся считали Дану шантажисткой. Вера пошла к Гарибальди, чтобыпопросить ее о молчании, Олеся хотела отомстить Дане, зашвырнув ей в дом пакетс фекалиями (отвратительная затея, хулиганство!). А что, если есть человек,тоже получивший письмо с угрозами и требованием денег, и вот он решил убитьДану, которую тоже счел шантажисткой? Кто еще мог получить подобное послание?

И что мне теперь делать? Как поступить? Какопределить, кто объект преступника – Жозя или Дана?

– Так я пойду? – спросила Олеся.

– Поехали, – приказала я.

– Куда? – испугалась Филимонова.

– К твоей знакомой Жанне Бирк.

– Зачем вам Жанка? – изумиласьОлеся. – Она дура!

– Вроде вы с ней дружете, –напомнила я. – На мой взгляд, не очень красиво так отзываться о своихзнакомых!

Олеся накуксилась:

– А че? Это ж правда! Всем известно. Вотя, например, за фигом в медучилище пошла? Думаете, приятно там учиться? Ничегохорошего! После первого курса нас на практику отправили, в больницу.

– Медсестра должна уметь обращаться сбольными.

– Ха! Из нас техничек сделали. Самуюгрязную работу на практиканток взвалили, к людям только с клизмой подпускают, ак приличным, в отдельные палаты, даже с тряпкой не войти, там медсестры зачаевые убирают. Вон сейчас в люксе жена одного начальника лежит, так девкам незападло из-под нее горшок таскать. Каждую секунду носятся и спрашивают: «НинаКонстантиновна, ничего не хотите? Чаю, фруктов, газет-журналов? От окошка недует? Одеяло, подушек принести? В задницу вас поцеловать?» Тьфу! А в палату,где восемь убогих валяется, меня отправляют. Там вонища!

– Если перестанешь лениться и вымоешь полтам, где находятся несчастные, вынужденные пользоваться услугами бесплатноймедицины, то в палате исчезнут запах и грязь, – не выдержала я. –Больные люди не способны поддерживать порядок, это дело служащих клиники. И причем здесь ум Жанны Бирк?

Олеся вытащила пачку дорогих сигарет.

– Кто же пойдет в медучилище? Толькоидиотка, которой больше никуда не поступить.

– Как ты, например?

– Я с расчетом, – неожиданно сдостоинством произнесла Олеся. – В мединститут без блата не пролезть, а навзятки у меня денег нет. Отсижу в училище, отработаю год и двину в вуз внеконкурса. Классно?

– Да, неплохо придумано, – похвалилая Олесю. – Если только не станешь сажать умерших в кровати с газетой вруке, все у тебя получится. Наверное, и Жанна Бирк имеет тот же расчет, что иты.

– Ха! У ней папа доктор наук, матьхирург, бабка типа профессор была. Жанке даже фамилию дали по маме, чтобыдинастию сохранить, – зачастила Олеся. – Деньжищ в семье – лом! Вбуфете на кухне такая посуда! Жанка говорила, сервизу триста лет, а они имкаждый день пользуются, не жалеют! Вилки серебряные, каждая по полкило весом!Картины повсюду! Одну со стены снять, толкануть – и Жанка в институте. Почему жее мамашка так не поступит? За фигом она любимую доченьку в такой адпристроила?

– Вероятно, не хочет разрушать коллекцию, –предположила я.