— Как это что?! — завопила я. — Если бы ты не взялся мнепомогать, я бы не помчалась к Ганусе, а следовательно, незнакомец туда бы непозвонил и я не пошла бы к нему на встречу. Он, думаю, тоже из контрразведки.Надеюсь, ты его похоронил?

Не дожидаясь ответа, я с пылом продолжила:

— Между прочим, я жизнью своей рисковала, чтобы выполнятьвсе те задания, за которые так хвалил меня твой лучший друг.

Коля переменился в лице. Из сочувствия я попросила:

— Коль, ты не волнуйся, а лучше будь со мной откровенным.

— Почему это я должен быть с тобой откровенным? — изумилсяон.

— Потому что в противном случае ничего от меня не узнаешь! —категорично отрезала я и добавила:

— Хоть режь меня, хоть ешь меня!

Моя речь произвела впечатление на Колю. Он заверил:

— Хорошо, буду с тобой откровенен.

— Давай, — согласилась я. — Кто этот мужчина, который сиделу бассейна в Париже?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Такая откровенность мне не нужна. Еслиты не знаешь своих сотрудников, тогда у вас настоящий бардак, а неконтрразведка! Все, я больше не могу! Извини, нет времени слушать твое вранье.Бабушка Франя уже заждалась меня, а я тут сижу, своим отсутствием любимуюродственницу расстраиваю.

Я решительно вскочила с дивана, делая вид, что собираюсьуйти. Коля взвыл:

— Это черт знает что! Совершенно невозможно работать!

— Ах, так мы работаем! — вернулась я на диван. — Вот ты ипроболтался! Тьфу!

Я презрительно сплюнула и испепелила взглядом полковникаКолю. Он хоть и полковник, но почему-то поежился.

— Выходит, Тонкий не твой лучший друг? — прозрела я,содрогаясь.

Колины брови выгнулись:

— Тонкий? Это тот, с которым ты села в самолет, летящий вПариж?

— Да, длинный и тонкий мужик. Он, выходит, не твой друг?

— Нет, — грустно признался Коля.

— И мужик у бассейна?

— И он.

— И тот, что с волосатым ртом и сигарой, тоже не твой лучшийдруг?

— г-Муза, если честно, я совсем не понимаю, о ком идет речь.

Ну как тут не вскипеть? Я вскипела:

— А вот и врешь! Признавайтесь, зачем вы устроили дурацкоепохищение?

— Что ты имеешь в виду? — упавшим голосом поинтересовалсяКоля.

— Самолет, конечно! Ой, мамочка! Каких неприятностей янатерпелась со стулом! Хочу знать, по чьей вине! Только не говори мне, чтоснова не знаешь! Между прочим, я тоже могу сослаться на отсутствие информации,— пригрозила я, понимая, что нужна им позарез, иначе не стал бы возиться сомной аж целый полковник.

— Из самолета ты была похищена террористами, — со вздохомпризнался Коля.

— Из-под чьего носа они меня выдернули? На кого работаетТонкий?! — взвизгнула я.

— На американскую разведку.

Ну как тут не присвистнуть? Я присвистнула:

— Фью! Кто же подложил мне такую свинью?

— Казимеж, — понурившись, сказал Коля. Меня как обухом поголове хватили.

— Казимеж?! — спросила я, окончательно разуверившись вмужчинах. — И этот меня не любил? Немедленно говори, на кого он работал?

Коля меня успокоил:

— На себя. Казимеж был гениальным ученым. Многим хотелосьего заполучить. Но он был честным, порядочным человеком. Открытие, котороесделал Казимеж, оказалось опасным для человечества. Узнав об этом, он бросилсвой дом, работу и скрылся. С тех пор его стали разыскивать.

Я вспомнила, как сидели мы с Казимежем в Быдгоще на берегуреки Брды. Недели не прошло со дня нашего знакомства, как Казимеж превратился ввечно извергающийся вулкан, я — в его расплавленную лаву. Наши тела,сотрясаемые ураганом любви, не могли разъединиться, притянутые друг к другусловно к магниту. Так продолжалось несколько дней. Когда выяснилось, что наскачает от истощения, Казимеж решил прогуляться.

— Это отвлекает, — сказал он. Мы долго бродили по городу,высокими мыслями отвлекая себя от низменных страстей и желаний, и добрели доБрды. Сидя на берегу реки, мы, объятые пламенем горящих сердец, как могли,боролись с любовью. Казимеж боролся сильнее меня. Да это и правильно, он жемужчина. Поэтому мне оставалось лишь слушать и вставлять комментарии.

Всем известно: если собеседник показался вам умным, значит,он культурно молчал, а вы говорили. Именно по этой причине Казимеж проникалсяко мне все большей и большей симпатией. Разумеется, как к собеседнику ичеловеку — как женщина я сразу его сразила. Господи! Спасибо, что ты создаешьне только косоглазых, косолапых и шепелявых женщин, но и мужчин, которыесоглашаются их обожать. Причем добровольно, без особенных принуждений.

— Даже предположить не мог, что ты так умна, — воскликнулКазимеж после первой нашей прогулки.

Еще бы! За целый вечер я не проронила ни слова, что посложности исполнения можно смело приравнивать ко всем олимпийским рекордам.

После второй нашей прогулки мой Казимеж прозрелокончательно. Редкие мои междометия «о!», "а-а! и «ого!», втиснутые в егомонолог, он сопровождал криками радости:

— Муза, ты настоящий талант!

После третьей прогулки я уже была редкостным гением. Воттогда-то Казимеж и удостоил меня изложением своей теории. Сидели мы с ним наберегу реки Брды и беседовали. Казимеж делился своим гениальным открытием,которым собирался в скором времени потрясти умы человечества. Я, со всемиоткрытыми во мне талантами, молчала. Слушала, лишь изредка вставляя робкоеслово — даже не верится!

— Ты только вникни, Муза, — горячился Казимеж. — Множествоученых, в том числе и старина Эйнштейн, пытались определить спиновуюорбитальную скорость вращения электрона. И что же?

— И что же? — всеми силами старалась соответствовать я.

— Она получалась равна (или выше!) скорости света. Думаю, тыуже поняла, что теория Эйнштейна противоречит этому факту.

Усиленными кивками головы я давала понять, что согласна.

— Эйнштейн уткнулся в проблему. Ведь для того, чтобызаставить вращаться даже такую малую массу с такой скоростью, нужно затратитьбесконечно большую энергию, а с другой стороны, при затратах такой энергииничтожная масса электрона сама становится бесконечно большой. Ты поняла, Муза,что получается?