«Вряд ли вырвусь сегодня в костел, — думала я, — Петрпотащит меня в свой дом».

Родственники окружили меня таким плотным кольцом внимания,что я уже скромно строила планы. Они скрутили меня своей любовью и неотпускали. Лишь на пятый день удалось мне вырваться из цепких объятий родни. Ясразу же понеслась в костел. Под величественную органную музыку, с замирающим,трепещущим и жаждущим любви сердцем вошла я в храм чистоты.., и что же? Яобыскала там все закоулки, даже заглядывала под скамейки, но Казимежа не нашла.Убитая горем поплелась я в родное гнездо.

«А что, если ему надоело ждать и он уехал? — гадала я. — Ачто, если он обиделся на меня? А что, если он меня разлюбил?»

Но все было не так. Казимеж изо дня в день ждал меня вовсене в костеле. Он издали наблюдал за входом, справедливо полагая, что другимпутем в костел попасть невозможно. Когда я вышла из костела, он спокойнопотопал за мной. Лишь рядом с домом бабушки Франи он рискнул обнаружить себя.Для меня это произошло совсем неожиданно. Глотая слезы, брела я по узенькойулочке и вдруг была схвачена за руку. Схвачена грубо. И глазом моргнуть неуспела, как оказалась в темном подъезде. Чьи-то губы впились в мои. Я готовабыла оказать яростное сопротивление, но услышала голос Казимежа:

— Муза… Любимая…

От счастья я едва не упала.

— Муза, — шептал мой Казимеж, приподнимая меня от пола, —как люблю я тебя. Если б ты меня так любила…

— Давай не будем считаться, — ответила я.

Он вернул меня на пол и сказал:

— Уходи.

«Довыпендривалась», — подумала я.

Казимеж мне пояснил:

— Я останусь здесь. Хочу точно удостовериться, что за тобойне следят, а завтра приходи снова в костел.

— Когда?

— Когда сможешь.

— В восемь утра уже буду там, — заверила я, а Казимеж, знаямои привычки, рассмеялся.

— Если будешь в двенадцать, и то уже хорошо, — сказал он,нежно целуя меня в щеку и легонько подталкивая к выходу.

Я вынуждена была покориться, хоть и очень мне того нехотелось. Однако далеко я не ушла, а, спрятавшись за углом, дождалась Казимежа.Не могла я уйти, не взглянув на него. Казимеж вышел, посмотрел по сторонам ибыстро пошел. На нем были голубая рубашка, усыпанная крупными краснымизвездами, и легкие пляжные брюки серовато-белого цвета. Странная рубашка и неменее странные брюки. Обычно он был придирчив к одежде.

«Не очень-то по погоде оделся Казимеж», — подумала я,отмечая, что он загорел, а волосы выгорели и порыжели.

Ночью я почти не спала — думала о Казимеже, вспоминала егогубы, его поцелуи…

Наконец наступило утро. Оно брызнуло в окно радостнымилучами. Я вскочила с кровати, обняла воздух, поцеловала его и воскликнула:

— Мой Казимеж!

Резво влетев в столовую, я проделала то же самое с бабушкойФраней, онемевшей от удивления.

— Ты уже встала, Музка? — спросила она, когда к ней вернулсяголос.

— Уже! Уже! Уже! — закружила по комнате я в ликующем вальсе.

— Музка! Что случилось?! — это уже дедушка Казик спросил.

— Проснулась! — весело сообщила я.

— Но Марыся еще не кричала, — промямлил он, отводя Марысероль петуха.

— Ты предлагаешь мне ее разбудить? Я готова. Марыся! Марыся!— дурачась, воскликнула я.

Бабушка Франя и дедушка Казик с улыбками умиления смотрелина меня и изредка переглядывались, пожимая плечами. Им было ясно, что я вотличнейшем настроении, но причин понять они не могли. Страшное любопытстворазбирало обоих, они лишь подыскивали форму для его выражения. Первой нашласьбабушка Франя.

— Ты влюбилась, — заключила она.

— И потеряла сон, — добавил дедушка Казик.

— Точно, вы угадали! — воскликнула я и бросилась целоватьмилых своих стариков. — Но больше не спрашивайте ни о чем, потому что я всеравно не расскажу вам, как красив он и как умен, как ясен и смел его взгляд икак горячи его поцелуи! Ничего этого вы от меня не услышите, сколько нипросите!

— Да уж, — поджала губы бабушка Франя. — В наши годы ужточно добиваться от девушки такой откровенности казалось кощунственным.

— Вы жили всего лишь в прошлом веке, — напомнила я.

Плотно позавтракав на радость бабушке Фране, я помчалась вкостел. Я неслась по улицам города, мысленно представляя, как взгляну наКазимежа, как утону в его бездонных глазах, как станет он восхищаться моейкрасотой (уж простите) и другими достоинствами, коих у меня, как вы знаете, нети в помине. Ничего не поделаешь: чем меньше достоинств у женщины, тем сильнеепросит ее душа комплиментов. Моя душа погибала без комплиментов, на которыеникогда не скупился Казимеж.

Уже подходя к костелу, я заметила множество людей. Это мнепоказалось странным, костел — не пивная, и народ там никогда не толпится. Я такспешила к Казимежу, что даже изменила своим привычкам и не примкнула к толпе.Совладав с любопытством, я отправилась дальше и торопливо вошла в костел. И наэтот раз Казимежа не было. Но я волноваться не стала, а подумала: «Он, верно,как в прошлый раз, решил за мной последить».

Покидая костел, я собиралась направиться к площади СтароМясто, а потом через мост на улицу, ведущую к дому бабушки Франи. Но планы моибыли нарушены: я увидела у костела машину «Скорой помощи». Народ волновался,недовольный, что его разгоняют. То и дело раздавались крики, полные ужаса:«Матка Боска! Матка Боска!» Плохое предчувствие овладело мной — казалось,происходит нечто ужасное не там, в толпе, а в моей жизни. Я остолбенела и не всилах была двинуться с места, когда услышала «ультразвук» Марыси Сташевской:

— Да вот же она, невеста покойного! Муза! Иди сюда! ТвойКазик погиб!

Я вскрикнула, ноги мои подкосились. Но устояла. Услышав, чтоя невеста, народ расступился — вопль застрял в моем горле.

Казимеж, разбросав ноги и руки и отвернув от меня лицо,лежал на брусчатке. Его серовато-белые брюки стали беловато-серыми. Голубаярубашка с красными звездами, разорванная в нескольких местах, была так несвежа,словно ею протирали полы. Выгоревшие рыжевато-русые волосы спутались и были вкрови.

Я упала на колени и поползла к Казимежу, приговаривая:

— Любимый, ты ведь живой, ты живой.

Остановить меня никто не рискнул, даже отчаянная Марыся. Яподползла к Казимежу и заглянула в его лицо. Оно было так сильно разбито, что яиспуганно отвернулась.