— Это Казимеж Балицкий? — спросили меня.

— Да, это он, мой любимый, — не узнавая своего голоса,ответила я.

Кто-то поднял меня.

— Нам нужно поговорить, — услышала я чужой мужской голос.

Сомнамбулически ответила: «Хорошо» — и села в машину,которая вскоре затормозила у старинного особняка, обнесенного высокой оградой.Происходило все как в тумане, как не со мной. Когда дверь особняка открылась, яувидела Колю. Колю, мужа противной Выдры.

Коля повел меня по широкой мраморной лестнице. Потом мыдолго шли по длинному коридору, пока не уперлись в старинную дубовую дверь. Задверью был кабинет с массивной мебелью.

— Муза, расскажи про Казимежа Балицкого, — усаживая меня надиван, грустным голосом попросил Коля и виновато добавил:

— Пожалуйста, все, что знаешь.

Сердце мое пронзила невыносимая боль.

С Казимежем мы познакомились случайно, но он верил, что этосудьба.

Так дело было. С тяжелыми мыслями о своем третьем мужегуляла я по Быдгощу, добрела до Старо Мяста и застыла у памятника жертвамфашизма.

Я почувствовала себя жертвой третьего мужа, мысли о немприобрели оттенки трагизма. Ощутив острую нехватку любви, я устремилась квсевышнему — не пугайтесь, просто вошла в костел, который был рядом спамятником.

В костеле шла служба. Играл орган. Народу было так много,что свободных мест на скамейках почти не осталось. Я отыскала себе уголок иуселась.

Службы не слышала, разглядывая высокие своды потолка,призадумалась — мысли скакали.

«Как здесь скучно, — горевала я. — Зачем Якубу приспичилоехать в Германию? Хоть он развлек бы меня. Очень вкусные получились вчера убабушки Франи клецки. А какого Петр зажарил в честь моего приезда барашка!Пальчики оближешь и язык проглотишь!»

На этой содержательной мысли я была потревожена.

— Простите, не помешаю? — услышала я низкий, словнопростуженный, голос.

Повернула голову влево и увидела симпатичного молодогомужчину лет двадцати восьми, не больше.

Мне в ту пору было, кажется, двадцать три.

Короче, возраст мужчины показался приемлемым для приятнойбеседы. А то, что мужчина расположен на такую беседу, я не сомневалась. Еговыдало восхищение, возникшее у него в глазах. От мужчин такие взгляды мне редкоперепадали, чего не могу сказать о сестрах по полу: женщин мои недостаткивосхищают частенько. Иногда даже приводят в восторг. Особенно подругу Ганусю. ИНинуся от Гануси не отстает. Впрочем, и Туся.

Но не будем о грустном, вернемся к Казимежу.

— Не помешаете, — ответила я и вернула свои (с легкойкосинкой) очи сводам огромного потолка.

Мужчина присел на скамейку рядом со мной, а я с еще большимрвением предалась размышлениям.

На этот раз мысли не множились и не скакали, а потеклиламинарно, как любил выражаться Кази-меж: то есть в одной плоскости.

"Интересно, он женат? Прикид на нем ничего, значит,денежки водятся. Выходит, женат.

Хотя, вовсе не обязательно.

Чем же он занимается?

Явно интеллигент.

По-моему, даже слишком. Мог бы и беседу со мной завязать.Надоело сидеть в безмолвии.

Пора уходить.

Если он с серьезными намерениями — увяжется за мной. Еслинет, пусть молится, раз ему больше нечем заняться".

Я поднялась со скамейки и медленно направилась к выходу.Мужчина вежливо меня пропустил и снова присел на скамейку. Черт возьми! Как яразозлилась!

«Снова не повезло! Зачем он тогда глазел? Зачем восхищался?»— сердито думала я, выходя из костела.

Как тут не вспомнить народную поговорку, которую любила мояхохлушка-свекровь, мать первого мужа!

«У церкви была, и никто не полапал», — говаривала она.

Не то ли произошло и со мной, но в самом прямом смысле,простите за откровенность?

Я дошла до моста, постояла, опираясь на перила, посмотрелана темные воды Брды, да и взмечтнула. Представила вдруг себя в объятиях тогонезнакомца — Казимежа. Честное слово, еще не бывало со мной такого. Так к немувдруг потянуло, что хоть обратно в костел беги.

Такая мысль не показалась мне совершенно абсурдной.

— Ах, почему это женщины всегда должны ждать, когда на нихобратят внимание? Почему только мужчины могут выражать все желания вслух? —громко и горестно вопросила я у реки Брды.

— Нет, нет, не надо, пожалуйста, — услышала я простуженныйголос.

Это был он. Взглянув на него, я спросила:

— Что «не надо»?

Было очевидно: он принял меня за чокнутую, готовую с мостасигануть.

— Пожалуй, уже ничего, — с улыбкой ответил он, сообразив,что я не самоубийца. — Я вами залюбовался. Вы так величественно держите голову,будто вас специально учили этому.

— Вы не ошиблись, — охотно разоткровенничалась я. — Совсеммалышкой бабуля отдала меня в спортивную секцию по фехтованию. Она хотелаисправить мою косолапость, но ничего не добилась. Там научили меня держатьголову, а заодно и спину и кое-что еще, — добавила я, имея в виду только шпагу.— Но косолапость осталась.

Он пропустил мою последнюю фразу мимо ушей — значит, знает,как вести себя с дамами. Этим он меня окончательно обворожил.

— Значит, вы фехтуете? — с милой улыбкой восторга спросилнезнакомец.

Этой улыбки, к месту сказать, он не убирал со своего лица досамого дома бабушки Франи, куда вызвался меня проводить.

— Фехтовала. И дофехтовалась до первого разряда. А вы чемзанимаетесь?

— В данный момент вами любуюсь. В костеле вы были тактрогательны во время вашей молитвы.

Я догадалась: «Видимо, он имеет в виду тот момент, когда явспоминала барашка».

— Меня зовут Муза, — демонстрируя хорошее воспитание,представилась я (хоть меня об этом и не просили).

— Казимеж Балицкий, для вас просто Казик.

— В таком случае, я Муза Добрая.

— Могли бы и не говорить. То, что вы добрая, я понял спервого взгляда, — сказал мне Казимеж.

А я поняла, что готова позволить ему пользоваться своейдобротой.

До самой своей смерти готова, но вышло все не так, как яхотела.