В тумане чувств, тяжелого дыхания я не замечаю, как его руки вновь властно возвращаются на мое тело. Сжимают грудь, спускаются ниже… хватают за ягодицы, пытаясь перетянуть инициативу.

Но я тут же торможу.

— Нет, я сама… — прищуриваюсь я, — отпусти, Рустам.

И он отпускает. Но при этом его зубы едва не начинают крошиться.

Глаза закатываются, а тело его живет совсем другой жизнью. Безумной жизнью.

Мы в безумии жизни забываем про гостя. А вскоре звонки и вовсе смолкают, и где-то там в квартире наступает блаженная тишина.

Все вылетает из головы.

Напрочь.

Остаются лишь наши вдохи — тяжелые, глубокие. И стоны — хриплые, влекущие. Я опускаюсь на мужские бедра и вновь поднимаюсь, его член проникает до упора и медленно скользит обратно, чтобы затем вновь погрузиться внутрь, лишая рассудка.

Я полностью контролирую ситуацию. И это выводит за грани. Меня, его. Нас.

— Твою мать… — выдавливает он мрачно, хрипло, неконтролируемо.

Рустам неустанно проникает в меня. Я позволяю, я сама на него опускаюсь — тяжело, медленно, пытаясь привыкнуть к нему. Поначалу лишь исследую, осторожничаю… но сама не замечаю, как мои подъемы становятся более резкими, более быстрыми, частыми… я почти привыкла к тому, что он большой. Почти.

Рустам шипит и непроизвольно насаживает меня на себя, таранит беспощадно, до темноты в его глазах. Перехватывает инициативу, тормозит, замедляя мой темп. Он во мне. Целиком и полностью. Он забрал мою власть.

Хотя я просила отпустить.

Безумец.

Я выдавливаю разочарованный выдох. Его взгляд становится победным.

— У тебя была невечная власть, — кусает меня за губы, притягивая еще ближе.

Почти вжимая меня в себя.

Продолжая насаживать меня за ягодицы. Медленно, растягивая меня изнутри, приручая. Прорываясь внутрь подобно победителю. С трудом, с напряжением скользя внутрь, подавляя всю волю.

— Ненавижу тебя, Басманов, — выдыхаю я, лишившись контроля.

— Я тоже тебя люблю… родная.

…Проходит еще несколько мгновений, прежде чем фейерверк в глазах начинает рассыпаться на мелкие частицы. Рассеиваться, как дым, открывая взору прежний мир и прежние проблемы.

Я вспоминаю, что кто-то звонил в дверь, но теперь вместо безумного безразличия это навевает на меня какой-то страх и неопределенность. Хотя в тумане желания все казалось таким неважным.

Я тяжело дышу. Рустам приваливается к спинке кресла, утягивая меня следом. Плитка в его ванне покрылась капельками влажности. Как и мы. Тяжелые руки Басманова обвили меня, подобно питону.

Но сейчас мне было все равно.

Потому что я позволила себе отдаться в волю чувствам. Я показала себя Рустаму такой, какая я есть — способной быть слабой, не строптивой. Умеющей любить. И быть нежной.

И я бы очень хотела знать, что он тоже может переступить через себя. Через свои жестокие принципы.

Ради меня.

— Рустам…

Я поднимаю взгляд и осторожно кладу ладонь на его влажную грудь, покрытую темными волосами.

— Да, родная? — отзывается он тихо.

Мышцы его тела понемногу каменеют, возвращаются в начальную позицию. Ведь сильные мужчины не должны долго расслабляться. Басмановы так не могут.

— Кто-то звонил в дверь… долго и настойчиво. Вдруг что-то случилось?

— Посмотрю в телефоне по звонкам. Все важные люди знают мой номер, — махнул Басманов.

— Рустам… — повторяю я уже с улыбкой.

— Да?

— Ты сказал, что любишь меня?

Мои щеки опаляет жаром. Но в глазах Рустама нет ни тени насмешки. Он серьезен, как никогда. Сейчас даже моя улыбка кажется мне неуместной, но ее уже не убрать.

— В жены не берут без любви. Забыла?

Нет, не забыла… Просто не знала.

Я вновь опускаюсь на его грудь. Мужские руки в ответ слегка поглаживают мою разгоряченную кожу. Нужно бы остыть, но выходить из ванной никуда не хочется. Там другой мир — там жестокость и боль от реальности, а здесь истома, тепло и, кажется, нежность.

— А как же ваши традиции? — осторожно спрашиваю я, — ведь должен быть не просто брак, а…

Я подбираю слова, желая выразиться иначе — правильно, а тем временем Рустам задумчиво отводит взгляд. В квартире утихли все звуки, ведь хозяина гости так и не дождались.

И лишь спустя несколько минут неловкого молчания Рустам выдает:

— Отец не узнает, как это произошло на самом деле.

Рустам скрыл от отца, что женился на мне. И что женился не по своим канонам, нарушив традиции, он тоже скрыл.

Рустам. Нарушил. Традиции.

Боже… в голове не укладывается.

А чем это грозит?

Страшно представить.

Но еще страшнее об этом спрашивать. Ведь Рустам вновь стал напряженным.

Поэтому я стараюсь переключиться. Резко. Молниеносно.

— Я бы хотела, чтобы так было всегда. Ты и я.

Рустам замирает, прислушиваясь к тишине. И, кажется, понимает в чем дело. Он ведь умный мужчина. Понимает, к чему я клоню.

— Так и будет, — осторожно произносит он.

Я поднимаюсь с его груди, опираясь на мужские бедра. И позволяю рассматривать себя такую, какая я есть. Здесь и сейчас. Обнаженную и голую. Предназначенную лишь ему одному.

— Так и будет, — вторю я, — если только мой брат…

— Полина… — мужчина вмиг заводится.

Он ведь знал, к чем я клоню. Чего злиться?

— …останется жив, — заканчиваю я.

Под пристальным взглядом вновь темнеющих глаз мне хочется сжаться. Но я не сдаюсь. Я ведь не хуже Басмановых. Я тоже умею бороться.

— И лучше бы тебе не знать, как будет в противном случае, — добавляю я с хрипотцой то ли угрозу, то ли… обещание.

— Ты… — голос Рустама становится совсем недобрым, — довольно! Идем спать, родная. Уже слишком поздно.

Наперерез его словам, глаза Рустама вновь накрывает темная дымка. Почти зловещая. Ненормальная.

Такая же ненормальная, как и он сам.

Грудь Рустама превращается в совсем каменную, дальше некуда. Лежать на мужчине становится неудобно. Но я слишком выбита из сил, чтобы встать и своими силами добраться до кровати. Время ушло далеко за полночь, но вспомнили мы об этом только сейчас.

— Полина… — тяжелый выдох опаляет макушку, — не переходи грани. Слушайся меня. Слушай меня. И все будет хорошо.

Я устало закрываю глаза, которые и без того слипаются. И непроизвольно прижимаюсь обнаженным телом к Рустаму.