надо подзаряжать после сотни выстрелов. Этого, думаю, мне на всю жизнь хватит. Я же не собираюсь перестрелки устраивать, да?

Спутница настоятельно советовала потренироваться дома. С этим я не спорил. В любом случае к нему надо привыкнуть. Громова, кстати, сообщила, что за отдельную плату может потренироваться со мной лично. Отказываться тоже не стал, но предупредил, что подумаю. Опять же, не захотел расстраивать свою потенциальную наставницу. Да и сначала неплохо было бы пообщаться с Остерманом.

Глава двадцать первая

«Учеба продолжается»

Вернувшись в поместье, я прямо за ужином и поговорил с Остерманом по поводу визита в отделение инквизиции и не только. Ефграф ушел, и мне пришлось подробно пересказать свой разговор с Ивакиным. Князь внимательно меня выслушал, после чего на какое-то время задумался.

— Какой, говоришь, артефакт был? Ну-ка опиши его…

Я коротко поведал о том самом приборчике, которым меня облучали.

— Хм, — задумчиво хмыкнул Остерман. — Ты подписал бумагу… но тебе простительно.

— Да обычная бумага, — возразил я, запоздало понимая, что этот Савелий Фомич развел меня как последнего лоха.

— Не совсем так. Ты дал разрешение на сканирование. Ни один аристократ этого бы не сделал. Ты не знаешь тонкостей, иначе бы никогда не согласился. Обычно хватает письменных показаний. Запомни, Павел, так как ты князь и дворянин, подобное применение магии по отношению к тебе инквизиция может осуществлять только по постановлению суда, а на запросы, касающиеся дворян, нужны серьезные основания. Но если ты добровольно согласился…

— И что тогда этот… инквизитор еще делал, кроме снятия описания преступника? — напрягся я. — Копался в моей памяти?

— Кто его знает, — пожал плечами Остерман. — Но, скорее всего, после того, как он записал твои воспоминания об этом парне, тебя просканировали. Впрочем, если ты сейчас сидишь передо мной, то ничего интересного он там не нашел. Однако же, мне кажется крайне подозрительным, что он тобой заинтересовался. Нет, ты, конечно, бывший изгой… Нет, это всё равно не повод. Не знаю, что у вас там за такое чудесное исцеление произошло, мне это не интересно, да и не моё это дело, но то, что господин Ивакин вряд ли успокоится и будет копать в этом направлении дальше, я не сомневаюсь. Насколько долго и тщательно — вот основной вопрос. Возможно, твой отъезд в академию его успокоит.

— И всё-таки я не понимаю, чего он так возбудился… — проворчал я.

— Он инквизитор, — сказал мой собеседник так, будо это всё объясняло. — На таких должностях нет нормальных людей. Сплошные фанатики.

— Но же мы им помогли, — чуть приподнялся на локтях я. — Они, наоборот, благодарны должны быть…

— Инквизиция? Благодарны? — Сергей Сергеевич печально на меня посмотрел. — Эх, Павел, как мало ты ещё знаешь. Лучше последуй совету Громовой и постарайся с ними не пересекаться. Забудь вообще о существовании Ивакина. Теперь без серьезных оснований он тебя не вызовет, а взяться серьезным основаниям не откуда. Так ведь? — он вопросительно взглянул на меня

— Так.

А что? Вот ни грамма не соврал. Ефграф же говорил, что теперь никто не сможет определить вселение. Да и тот самый артефакт его тоже не почувствовал.

— Ну тогда… Как вы, молодые, любите говорить? Забей? Пусть возится, если ему это нравится. Теперь давай о тебе поговорим. Ты делаешь успехи. Да и вообще, я крайне доволен тем, как идут твои тренировки. Все-таки кровь Черногряжских в тебе неожиданно проснулась, и она сильна. Уже сейчас ты можешь успешно учиться в академии, а не натягивать «тройки», то что делает процентов пятьдесят первокурсников.

— Вы же учились? — оживился я. — Ну, в Московской академии?

— Да.

— Так, может быть, расскажете? Почему они натягивают себе оценки? Разве неуспевающих не выгоняют?

— Приедешь и сам всё узнаешь. На тестах отсеивается половина поступающих. Еще сколько-то, конечно, отсеется в течение первого курса. Первый семестр курса — это главное испытание… К тому же деньги за обучение, если тебя выгоняют, не возвращают. А это, между прочим, серьёзные суммы.

— Понятно, — кивнул я. — А как учиться-то? Сложно?

— Если ты будешь действительно учиться, то нет. А если делать всё спустя рукава… — князь тяжело вздохнул. — Это Москва, Павел. Она таит много соблазнов. И это всё же не военное училище, а академия, где учатся аристократы. Они все разные. Много избалованных детишек, которые привыкли, что за них всё делают. Дисциплину учителя и охрана, безусловно, стараются поддерживать, но, сам понимаешь, все случается. К тому же каждый из поступивших подписывает бумагу о том, что за травмы, полученные вне занятий, академия ответственности не несет…

Всё понятно. Аналог детского дома, короче говоря. Кто сильнее, тот и прав. Ну что же, мне не привыкать. Чую, практически домой вернусь.

— Ну и дуэли… — продолжил тем временем Остерман. — Вот они проходят регулярно. Как я уже говорил, в боях совершенствуются умения и увеличивается сила. Вижу я, что мои советы по поводу Темной колоды ты пропускаешь мимо ушей. Ладно,в принципе обычную колоду ты освоил. Оставшееся время будем тренироваться с Темной. Но я по-прежнему настоятельно рекомендую пользоваться обычной.

Я многозначительно кивнул, чем вызвал у учителя очередной тяжелый вздох.

— И по поводу таланта Художника… — вдруг добавил он. — Ты ничего больше не рисовал после своего Змея? Кстати, как он? Я так понимаю, в бою ты его уже использовал?

— Нормально он вписался, — хмыкнул я. — Удачная карта.

Кстати, совсем забыл об этих своих способностях. Что-то уж больно насыщенными оказались последние дни. Я же толком и в Магги о них ничего не нашёл. Надо будет восполнить этот пробел.

— Забыл тебя предупредить, — голос Остермана звучал виновато. — Я тут кое с кем пообщался по поводу Художников. Знаешь, тебе надо тренироваться и в этом направлении, иначе дар может угаснуть.

— Вот же… — вырвалось у меня. — Но вы ведь сами меня пугали, что дар может быть опасен и тому подобное…

— Я тоже могу ошибаться, — развёл руками наставник. — Да ты не должен никому о нём распространяться, но ничего не мешает тебе совершенствовать свой талант. Только аккуратно и так, чтобы никто этого не видел. Вот освоишься в академии, поймешь что к чему… Ты ведь умный парень, я вижу. Сам должен понимать.

— Да,