похолодел на несколько градусов. Тот явно что-то прикидывал в уме. Видимо, собирался позвать своих на помощь, но об этом надо было думать раньше… Сейчас у него не было на это времени. Тогда он изо всей силы ударил Мартена по левой скуле стволом пистолета. Металл разорвал кожу. Сервас поморщился.

– На колени, сукин сын! Руки за голову!

Он повиновался. Мозг его работал на полную мощность. Угрожать оружием полицейскому, ранить его, а потом поставить на колени могло означать только одно: его не собирались оставлять в живых. Но где же Эсперандье? Где Пьерра? Кровь из порванной скулы лилась по щеке, по подбородку, смешиваясь с дождевыми каплями. А у него в жилах она буквально закипала, словно, пока мозг лихорадочно искал выход, все артерии оккупировала целая колония огненных муравьев.

Неожиданно справа от него, за стулом, открылась дверь, и он увидел, как вошли Валек и еще какой-то человек. Под руки они тащили Пьерра. Тот, что был незнаком Сервасу, упирал дуло своего пистолета ему в щеку. Пьерра был больше разозлен, чем испуган, и по его лицу тоже текла кровь: у него был сломан нос. Мужчины спустились по ступенькам и толкнули Пьерра вперед. Тот упал на колени, но тут же вскочил, отчаянно ругаясь.

– Что, еще один легавый? – спросил Валек, указывая на Серваса, и тому показалось, что заговорил Пьерра, настолько голоса у них были похожи.

Алкоголик кивнул.

– Что будем с ним делать? – спросил он, держа на прицеле Серваса, который ясно уловил в его голосе панику.

– Заткнись, – прошипел Валек.

Желтоватый свет лампы еще больше придавал ему вид посредственного актера из фильма прошлого века о вампирах: длинный черный плащ, длинные волосы цвета воронова крыла и красивое жестокое лицо со взглядом змеи. Судя по всему, он размышлял, как поступить.

– Идиоты, – наконец каркнул Валек. – Какого черта вы сюда явились без ордера? Снаружи еще есть кто-нибудь?

Ни Пьерра, ни Сервас не ответили.

– Отвечай! – заорал алкоголик, пнув Серваса ногой в грудь с такой силой, что тот покатился по земле, задыхаясь от невыносимой боли. Стараясь хоть как-то восстановить дыхание, машинально подумал: «Интересно, сколько ребер сломал мне этот алкаш?»

Никакой паники майор не чувствовал – наоборот, все его мысли пришли в порядок и стали ясными и точными. Он анализировал каждый жест, каждое слово всех троих, ища решение.

– Другие сыщики в курсе, где мы находимся, Ферхаген, – небрежно бросил он. – Сейчас они в доме твоей подружки, в Восемнадцатом округе. Есть и еще отряд, который разыскивает тебя в Тридцать шестом. И все они знают, что мы находимся здесь. Если мы исчезнем, они будут знать, что это твоих рук дело.

Валек отреагировал сразу, как только Сервас произнес его имя, и злобно уставился на него.

– И что? Что ты предлагаешь? Освободить вас? Дать вам уйти отсюда? А потом? Что будет потом? Да как бы ни было, для нас самый лучший выход – уничтожить все следы вашего пребывания и смыться, тебе не кажется? Если наш побег окажется неудачным, по крайней мере, против нас не останется ни одной улики…

«Уничтожить все следы вашего пребывания»… У Серваса волосы встали дыбом.

– Андреас! – вмешался алкоголик.

– Заткнись, – снова каркнул Валек. – Мне надо подумать.

– Что вы сделали с моим коллегой? – резко произнес Сервас жестким и холодным, как клинок, голосом.

Валек, не ответив ему, произнес:

– Свяжи их и заткни рты кляпами. Я больше не желаю их слушать.

Серваса схватили за руки, а алкаш навалился ему на спину. Третий бандит проделал то же самое с Пьерра, и тот не оказал ни малейшего сопротивления. Пластиковой стяжкой ему крепко стянули кисти рук; потом он услышал, как отрывают полоску скотча, и широкая клейкая лента залепила ему рот и щеки. То же самое проделали с Пьерра, который успел выругаться, после чего получил удар пистолетом по лбу и взвыл от боли и ярости. Затем парень, который их связывал, вытащил у них мобильники и отдал Валеку. Тот изучил телефоны, вынул сим-карты, швырнул на землю и раздавил каблуком сапога. Сервас отметил одну вроде бы незначительную деталь: его черные сапоги были снабжены застежками с пряжками и кожаными ремешками вместо шнурков, что делало их похожими на ковбойские.

– Я был знаком с одним голландским сыщиком, который внедрился в сеть наркотрафика марокканской мафии и спалился в прошлом году, – медленно сказал Валек. – Его решили уничтожить, расчленив и отдав на съедение свиньям. Всем известно, что свиньи – животные всеядные, но мало кто знает, что они намного умнее собак. И к тому же очень чувствительны. Китайцев упрекают в том, что они едят свинину, но мы сами, не колеблясь, лишаем свиней свободы и обращаемся с ними бесчеловечно, забиваем их в ужасных условиях, а потом съедаем. Таких чувствительных животных… Разве это не жестоко? И я вот что подумал: а понравится ли свиньям фараонье мясо? Как, по-вашему, кто умнее, поросенок или сыщик?

Двое остальных расхохотались. А Сервас вдруг почувствовал: наступает момент истины. Чистый, блистающий, жестокий и окончательный… Последний момент. Они убили Эсперандье. А теперь их очередь, его и Пьерра.

– Я бы очень хотел знать, – злобно прошептал Валек, наклонившись к ним, – каково это, сознавать, что вас сейчас убьют, волчары?.. Пошевеливайтесь, поднимайте этих идиотов, мы сматываемся, – скомандовал он, вставая.

* * *

Сервасу было трудно дышать от заклеившего рот скотча и от этой тошнотворной смеси запахов бензина, моторного масла и выхлопных газов, забившей ноздри. Мало того, что ему связали руки, так еще и замотали лодыжки, потом закинули в багажник «Мерседеса» S-класса, и он оказался в почти полной темноте. Его мучила боль в обездвиженных руках, вывернутых кистях и неестественно согнутых ногах. В том месте, куда пнул его ногой алкаш, отчаянно болели ребра. Нервы стали чувствительными, как сейсмограф, и Мартен ощущал каждый толчок, каждую рытвину на дороге, перекатываясь с боку на бок, как пустая бутылка по дну лодки, и при каждом повороте стукаясь о металлические борта. Он угадывал по шуму мотора и по мельканию дорожных огней в щелях, когда автомобиль прибавляет скорости, когда движется медленнее, и при каждом торможении старался напрячь все мускулы, чтобы не было так больно.

Сервас понимал, что, если его стошнит, он рискует захлебнуться собственной рвотой. Он изо всех сил старался подавлять спазмы и позывы, когда при толчках содержимое желудка предательски взмывало вверх.

Который сейчас час? С какого-то момента он утратил всякое представление о времени. Прошло полчаса? Час? Два? Боль в сломанных ребрах пронизывала бок при каждом движении, боль в