Они спустились по скользкому склону, ни разу не споткнувшись, и обогнули загоны, ориентируясь на голос, продолжавший звать их с другой стороны. Сердце Мартена было готово выскочить из груди, ему не хватало воздуха, и не только из-за быстрого бега.

Перед ними возникла выгребная яма с навозом и всякой прочей гадостью…

В первых лучах зари яму окружали полицейские из группы быстрого реагирования Генеральной жандармерии. В своем боевом обмундировании они выглядели как средневековые воины. Жандармы размахивали над ямой фонарями. Но Сервас не обратил на них внимания. Он не отводил глаз от того, что лежало на поверхности мерзкой жижи. Это было непостижимо, непонятно, этого просто НЕ МОГЛО БЫТЬ! В течение секунды он пытался убедить себя, что это кто-то другой, не веря в реальность того, что увидел. Это было хуже всего, чего он опасался, – и в то же время это и было то, чего он опасался.

Первое, что увидел Мартен и что острой болью пронзило его сердце, было лицо, плавающее в коричневатой жиже помоев и дерьма, настолько изуродованное, что он не сразу его узнал. Его покрывала красная маслянистая пленка. На голом торсе, выпачканном кровью, дерьмом и всякой дрянью, виднелись многочисленные сигаретные ожоги, особенно вокруг сосков и на шее. Потрясенный, с подступившей к горлу тошнотой, Сервас заметил там, где тело можно было разглядеть под пятнами крови, темные следы от автомобильных шин: Венсана переехали на автомобиле. Потом, уже в полном отупении, он увидел, что на руке Эсперандье не хватает трех пальцев, что его джинсы расстегнуты, а между ног чернеет пятно запекшейся крови. И в тишине, перед бессмысленностью этих мучений, перед их несправедливостью и ужасом, из груди Мартена вырвался крик. Он почувствовал, как горячие слезы заполняют глаза и текут вниз по щекам, по подбородку, таинственным образом смывая жуткое видение. Но уже знал, что никогда не забудет это видение, что оно каленым железом будет выжжено в его памяти и сознании. Навсегда.

Его охватил смертельный холод, забравшийся в живот, в сердце, в мозг, в душу… Потрясенный, ничего не соображая, Сервас, шатаясь, попятился назад.

Он только что увидел жестокую смерть человека, бесчисленные достоинства которого сумел оценить за долгие годы работы, который одарил его своей дружбой и проявил себя как самый компетентный сотрудник его группы. Этот человек больше никогда не вернется домой, к жене и детям, принявшим Гюстава в свою семью как родного.

Сервас, окаменев, стоял на краю ямы и смотрел на останки того, кто никогда уже не встанет с ним рядом и не подставит плечо… Не выслушает, не пошутит, не будет до хрипоты спорить с ним о музыке… Не поможет найти правильный путь, если Мартен собьется с дороги и что-нибудь начудит, что случалось с ним нередко.

Его коллега. Его друг. Мертвый друг.

53

Ужас. Боль. Отупение. Заря поднималась над лесом осторожно, как пугливый зверь, без радости, без надежды. Сервас издали наблюдал за работой судебного медика, прибывшего из Института судебной медицины в Версале, а потом – и за эвакуацией истерзанного тела Венсана, упакованного в пластиковый мешок.

Он ушел далеко от дома и долго бродил по серым предрассветным полям, по перелескам, куря сигарету за сигаретой из пачки, которую ему кто-то отдал. А сотни птиц радостно встречали нарождавшийся день. День, которого Венсан никогда не увидит… Мартену надо было побыть одному. Надо было поверить в то, во что поверить было невозможно: что все это произошло на самом деле и что Венсана больше не будет ни завтра, ни в следующие дни, и он не будет обсуждать вместе со всеми последние события.

Несомненно, этот день был самым долгим и страшным из всех прожитых дней.

Мартен пребывал в оцепенении и не мог трезво размышлять. Но когда он вернулся к дому, где все еще сновали полицейские и жандармы, тьма у него в голове постепенно начала рассеиваться и уступать место леденящей ясности.

Он собрал большинство присутствующих следователей и техников – и белый, как мел, с красными от слез глазами, объявил:

– Я хочу, чтобы вы нашли каждый след, каждую ниточку, исследовали каждый глухой закоулок, каждый квадратный сантиметр этого проклятого барака, даже если на это уйдут следующие двадцать четыре часа. Все образцы должны быть отправлены в лабораторию. Переройте эту халупу от подвала до потолка! И позабудьте о перерывах и всяких шуточках, это понятно?

Одни из собравшихся с готовностью кивнули; другие смотрели на него так, словно имели дело с психом.

– Не говори так, Мартен, – вмешался Пьерра. – Я гарантирую тебе, что расследование гибели Венсана станет самым важным. Криминальная полиция направит на это расследование всю свою энергию. Мы найдем этих сволочей, Мартен…

Парижский сыщик был бледен, голос у него дрожал. Он выдержал паузу и с недоверием продолжил, нахмурив брови:

– Я знаю, что в наше время полицейские превратились в мишени, но… То, что произошло с твоим заместителем, выходит за все рамки. Мы обнаружили тайное змеиное гнездо. И если они готовы до смерти замучить сыщика, то это означает, что мы прикоснулись к чему-то гораздо более страшному, чем предполагали.

Сервас был того же мнения. Он покачал головой. Однако ему предстояла задача, гораздо тяжелее всех предыдущих.

– Мне понадобится телефон, – сказал он. – Я должен сделать один звонок.

Пьерра подозвал одного из техников и обменялся с ним парой слов. Техник вышел и минуты через три вернулся с телефоном. Сервас взял телефон и вышел из дома. Отошел на расстояние, где никто не мог его услышать, добрался до большого дуба, сел на землю, опершись спиной о широкий ствол, и проверил, есть ли сеть.

Небо постепенно светлело, и контуры зданий и перелеска проявлялись с четкостью ретушированной фотографии. В других обстоятельствах Сервас залюбовался бы буколическим пейзажем, но только не в это утро. Он набрал в легкие побольше воздуха и набрал знакомый номер.

– Шарлен? – произнес майор, когда она ответила. – Это я. Ты одна дома?

54

– Ты уверен, что поступаешь правильно?

Пьерра припарковался перед отелем. Сервас кивнул. Было уже почти восемь утра, прошел короткий дождь, но теперь солнце целилось ему прямо в кончик носа.

– Ты можешь остановиться у меня. У меня есть гостевая комната для друзей, – настаивал парижанин.

– Мне надо побыть одному, – отозвался Сервас.

– Ладно. Постарайся немного поспать. Увидимся через несколько часов.

Майор прошел сквозь холл к лифту, как зомби, и его грязная одежда и израненное