«верному рабу» затевать тайные дела с враждебными послами, прусским и шведским, «а ты отважился всегдашнюю компанию у себя водить!». Приказала пытать Лестока. Он и дыбу выдержал, молчал. Знал, что любой его ответ может потянуть новые вопросы, а значит, и новые пытки.

Подтвердило его виновность и поведение Финкельштейна. Как только началось расследование, он спешно затребовал у Фридриха отзывную грамоту и покинул Петербург. Бестужев выразил ему сожаления по поводу столь внезапного отъезда «давнего друга России». А сама внезапность была свидетельством: просто так послы с места не срываются. К делу Лестока канцлер хотел привязать и Воронцова, в прусских депешах он тоже фигурировал. Но на него столь явных указаний не было, и привлечь его к следствию государыня не позволила. А бывшего лейб-медика приговорили к смерти, Елизавета помиловала. Сослала вместе с женой, конфисковав имения и богатства. Впрочем, место назначила не глухое и не далекое – в Углич. Позже перевела в Устюг, где Лесток смог встретиться со старым соратником Грюнштейном. Оба из грязи поднялись – и слишком много о себе возомнили.

Глава 19. Веселая царица…

Маскарад императрицы Елизаветы

Описывать внешнюю политику Елизаветы гораздо легче, чем внутреннюю – потому что таковой и не было. Став императрицей, она дала полную волю своим наклонностям повеселиться и получила для этого почти неограниченные ресурсы. Вместо скромных куртагов Анны Иоанновны и Анны Леопольдовны при дворе гремели пышные балы, карнавалы, театральные постановки. Торжества катились сплошной чередой. Дни рождения и тезоименитства членов царской семьи, годовщины тех или иных событий, праздники церковные, гвардейских полков, российских орденов. Свадьбы и крестины приближенных императрицы.

Она устраивала себе жизнь-сказку, непрерывную блестящую феерию, и в центре этой сказки, главным действующим лицом (и главной волшебницей, главным режиссером), естественно, была сама. Всё должно было кружиться вокруг нее, радоваться и веселиться вместе с ней. И так, как она укажет. У императрицы был прекрасный вкус, она любила и ценила красоту в музыке, в одежде, архитектуре, обстановке. Но она была и капризным диктатором во всех этих вопросах.

Снарядиться на бал для вельмож, и особенно дам, было трудной задачей. Нельзя было отставать от моды, быть непродвинутыми, но не допускалось и выглядеть красивее государыни. В обоих случаях прегрешение грозило гневом. Случалось, что царица собственноручно и при всех резала украшения дам, а то и локоны волос, объявив, что не любит таких причесок. Могла и оплеуху влепить сгоряча. Впрочем, куда больше боялись попасть в ее немилость. Иногда она сама задавала, каких фасонов и цветов должны быть наряды на следующем балу. Любила и маскарады (они могли длиться сутками). Строго предупреждала, чтобы гости не смели халтурить, рядиться в платье своих слуг, дворовых под видом «пастухов», «пастушек», «пилигримов». А пропустить было нельзя, двор рассылал пригласительные билеты. С отсутствующими разбиралась полиция, и генерал-полицмейстер лично докладывал государыне, по каким причинам их не было [62, с. 433].

Императрице очень шли мужские наряды, и периодически она назначала маскарады «наоборот»: «Быть в платье дамам – в кавалерском, а кавалерам – в дамском, у кого какое имеется». Екатерина II позже вспоминала: «Нет ничего безобразнее и в то же время забавнее, как множество мужчин, столь нескладно наряженных, и нет ничего более жалкого, как фигура женщин, одетых мужчинами; вполне хороша была только сама императрица, к которой мужское платье отлично шло». Кавалеры путались в юбках, задевали фижмами (каркасами для пышности юбок) дам, в танцах падали. Фактически все превращались в шутов. Но императрице-то было весело. Значит, и для других это должно было вызывать веселье. Известна и история, как государыне доставили заморское средство для волос, то ли поддельное, то ли испорченное. В результате она лишилась прически. Но… даже это сделала «модным». Велела столичным дамам сбрить волосы, в утешение разослав им парики, пока свои не отрастут [63, с. 122].

Празднества сопровождались иллюминацией – плошки с салом и фитилем зажигали по улицам, площадям, на плотах или на льду Невы, их обязывали выставлять хозяевам домов, лавок. Небо расцвечивали фейерверки. Это были не просто вспышки петард, а особое пиротехническое искусство: чтобы из огней возникали картины, слова, девизы, аллегорические фигуры вроде «храма Российской империи», «любви к Отечеству» [64, с. 22]. Но и без праздников балы при дворе назначались два раза в неделю. А примерно с 1745 г. Елизавета распорядилась, чтобы вельможи двух высших классов Табели о рангах давали в своих домах балы по очереди. На таких «будничных» балах предписывалось этикет не соблюдать. Хозяевам никого не встречать и не провожать, включая императрицу. Она могла появиться неожиданно, в любое время. Начинали с карточного стола и танцев. Около десяти вечера ужинали, потом снова танцы до поздней ночи.

Большинство исследователей сходятся на том, что в вихре развлечений заниматься государственными делами императрице было просто некогда. Основывают этот вывод на донесениях иностранных послов. Мардефельд сообщал: «Она ненавидит работу, и заставить ее подписать какой-нибудь указ или бумагу так же трудно, как написать оперу, ввиду того, что она думает исключительно о своих удовольствиях. Все находится в крайнем беспорядке; ни одно дело не закончено». Ему вторили другие дипломаты, как английский посланник Тироули: «Мы совсем не занимаемся делами; бал, маскарад или опера занимают все наши мысли». Однако согласиться с подобной точкой зрения никак нельзя. Иностранцев царица сплошь и рядом водила за нос, как было с Шетарди, Нолькеном. Прикидывалась простодушной прожигательницей жизни, увиливая от подписания бумаг, которые и не собиралась подписывать. Или взвешивала, обдумывала.

Что же касается состояния государства, то в эти вопросы она пыталась вникать в начале правления. В 1741 и 1742 гг. она 7 раз побывала в Сенате, в 1743 г. 4 раза. Но слушать обсуждения и споры было и в самом деле скучно. И нужно ли для императрицы? Вместо этого она отдала повеление Сенату, не начинать никаких дел без своего указа. То есть сперва сами определитесь, доложите, а потом обсуждайте. Опять неудобно получилось. Дел-то было множество самых разных. Повеление или отменили, или само съехало на нет, иначе машина правительства забуксовала бы. Но Елизавета, набираясь опыта, пришла к выводу: если все как-то идет, зачем что-либо менять? И требуется ли для этого ее личное участие? В правительственных учреждениях заседали квалифицированные люди. Сами справятся. И документы для нее подготовят, а собственное мнение по тем или иным вопросам у нее имелось. Подписывала или откладывала подумать. Иногда и впрямь забывала. Но это уж зависело от важности вопроса в глазах государыни. И от того, кто и как докладывал. Она предпочитала