что называется — без страха и упрека, и одежды на нем белоснежные. А затем вдруг замечаешь, что полы плаща у него, извини, заляпаны собственным дерьмом. Потому что он даже в том самом месте не захотел выходить из образа, и поплатился. Больше всего боюсь стать именно таким.

— Такого следует бояться. Скучаешь по морю? — Аннета обратила внимание на брошенный мною долгий взгляд на Брикберс. В этом месте он разливался настолько, что казался морской бухтой.

— Да.

— Если родился на берегу, но не связан с ним работой, его не замечаешь.

— Разве такое возможно⁈

— Конечно! Пока оно само о себе не напомнит, чаще всего неприятным. Холодный ветер задует, или хуже того шторм. Это как с деньгами. Когда их достаточно, ты их не замечаешь — они у тебя есть и все тут. Если только не начнешь их тратить совершенно по-дурацки.

— И как же это?

— Не будешь смеяться? Наверняка мои рассуждении покажутся тебе наивными.

— Зря ты так думаешь.

— Проигрывать в карты, пускаться в сомнительные авантюры, и пытаться поддерживать тот образ жизни, который не можешь себе позволить.

— Карты не люблю, насчет авантюр не уверен, а последнее нам точно пригодится.

— Будет совсем трудно, устроюсь белошвейкой. В лавку какую-нибудь, или ткачихой на фабрику.

— Ты… серьезно⁈

Женщина, которую люблю, едва передвигая ноги, возвращается домой после проведенного у станка за мизерные гроши бесконечного дня, а дома ее ждут домашние хлопоты… Нет, после такого мне свой плащ точно не отстирать, придется его выкидывать.

— Даниэль, а что другое меня ждало⁈ И совсем необязательно, что рядом со мной был бы любимый мужчина, а не тот, за которого пришлось выйти, потому что возраст.

— Не настолько у нас с деньгами все и печально, но с бриллиантовым колье придется повременить.

— Между прочим, обожаю бриллианты! Они только кажутся холодными, но на самом деле все далеко не так.

— Слезы Пятиликого?

Существует поверье, что алмазы — они и есть. Это же сколько ему пришлось их пролить!

— Просто они самые красивые среди других камней, вот и все.

— Теперь разорюсь, но куплю!

— Забудь! В нашей ситуации это выглядит так, будто ты пытаешься замолить передо мной грехи за что-то ужасное. Даниэль, ну чего они все на нас пялятся⁈

— Так уж и все?

Набережная Брикберса и в это время оживленное место, а потому парочка моих приятелей действительно попалась. И я был благодарен им за то, что они не лезли с объятиями, а поприветствовав кивком, исчезали.

— С десяток точно насчитала. Кивнут тебе, и на меня смотрят, как будто диковину какую-то увидели.

Вероятно, я обратил внимание не на всех.

— Привыкай. Это только кажется, что Гладстуар — огромный город. Пройдет какое-то время, и знакомые начнут попадаться тебе на каждом шагу. Возвращаемся? Наверняка Дигхтели начали беспокоиться.

— Хорошо. Только можно вначале задать тебе единственный вопрос?

— Сколько угодно, Аннета. Постараюсь ответить на любой.

— Сегодня у сар Штраузенов все произошло из-за меня?

— Зная мое отношение к тебе, ты была лишь поводом. Только о подробностях, пожалуйста, не спрашивай.

Пусть лучше она узнает от кого-нибудь другого, что обязательно рано или поздно случится. И мне совсем не захочется выяснять — кто ей скажет, потому что начну испытывать к нему стойкую неприязнь, ведь моей жене будет больно.

В отношении Дигхтелей, я оказался прав.

— Даниэль, где вы запропастились⁈ — голос Антуана был полон возмущения. — Я уже собрался отправиться на ваши поиски!

Во дворе его дома действительно толпилось несколько вооруженных слуг.

— Извини. Чудесная ночь, и мы решили прогуляться.

— Безрассудно с твоей стороны!

— Это еще почему? Ты о том недоумке у сар Штраузенов? Вряд ли он теперь будет поджидать меня в удобном местечке с бандой наемных убийц: сам по себе он полный ноль.

Аннета в стороне разговаривала с Лаурой, мы с Антуаном голоса не форсировали, и нас не должно было слышно.

— Если снизойдешь, то предлагаю пройти в кабинет, и наконец-то поговорить начистоту.

— Звучит как угроза, — ну и как мне было удержаться в ответ?

— Смотрю, у тебя серьезные изменения.

Все они целиком и полностью касались того, что со стены исчезала картина с фрегатом, которую Антуан грозился мне подарить. Ее место занял морской пейзаж.

— Ну и как тебе он?

— Выглядит необычно, но определенно в нем что-то есть.

Картина была написана широкими мазками в незнакомой манере, когда полностью отсутствует прорисовка деталей, и создается впечатление, что смотришь на нее расфокусированным зрением.

— Ну вот! — с тяжелым вздохом сказал Антуан. — Стоит кому угодно ненадолго удалиться от центра цивилизации, как он наполовину теряет с ней связь. «Определенно в ней что-то есть!», — передразнил он. — Это полотно принадлежит руке восходящего гения Марка сар Монстира! Даниэль, сделай над собой усилие, оцени ее так, как она того и заслуживает.

— Сделал, оценил, красиво, что дальше?

— Встань вот здесь, и посмотри на картину еще раз. Что видишь?

— Оптическую иллюзию, как будто волны накатываются на берег.

— Безнадежно запущенный случай! — сокрушенно покачал головой Антуан. — Это ли не магия, не волшебство⁈

— Предпочел бы смотреть на волны вживую, без всякой магии.

— Кстати, насчет нее. Среди вечерней корреспонденции, есть письмо и для тебя. Из Дома Милосердия. Наверняка с тобой желают встретиться и, если судить по количеству печатей на нем… — он многозначительно умолк.

— С утра после бритья и перед завтраком у меня будет четверть часа свободного времени. Думаю, за это время уложимся.

— Даниэль! — Сарр Дигхтель поморщился. — Мы пришли сюда для серьезного разговора! Усаживайся поудобней и начнем.

— Хорошо. Только не задавай таких же каверзных вопросов как в прошлый раз. У меня не будет на них ответов по той простой причине — понятия не имею, что стоит за всей твоей таинственностью.

— Договорились. Итак, разговор со Стивеном сар Штраузеном состоялся. Что скажешь теперь?

— Еще размышляю над этим. И все больше убеждаюсь в своем прежнем намерении приобрести имение где-нибудь поблизости от Гладстуара. Небольшое, даже крохотное, на другое и денег не хватит, что же тогда говорить о доме в столице, но для меня это важно.

— Почему?

— Наконец-то в моей жизни появится собственный угол.

— А дальше что?

— Затем я обязан