не пожалею! Христом Богом молю: дай ратников, сгони проклятых! – умолял Ярополк, не поднимаясь с колен.

– Да встань ты, в конце концов! – вдруг рассердился Всеволод, но тотчас сдержал гнев и с мягкой улыбкой продолжил спокойным голосом: – И не сокрушайся ты. Ростиславичи сотворили великое зло. Ибо нарушили они мою великокняжескую волю. За такое неповиновение следует их примерно наказать. Чтобы и другим впредь было неповадно. Думаю, пошлю гонца в Чернигов, к сыну. Пусть он с дружиной идёт на Волынь. И ты вместе с ним иди. Сгоните Ростиславичей, сядешь снова во Владимире. Так и сделаем. И довольно об этом.

Он устало поморщился и вздохнул. Ярополк, как капризный ребёнок, кривил губы и, казалось, готов был вот-вот расплакаться.

– Стрый, я буду век благодарить тебя, буду молить Бога ниспослать тебе здоровье и радость! – рассыпался он в благодарностях.

– Я сказал: довольно! – ожёг его Всеволод грозным окриком. – Мне не нужны твои пустые слова! Иди!

Великий князь в гневе вскочил на ноги.

Ярополк быстро поклонился ему в пояс, испуганно попятился и поспешил скрыться за дверью.

«Тьфу, падаль! – с отвращением сплюнул Всеволод. – Однако, как стал я несдержан. Не раз говорил: с людьми, будь то князь или смерд, надо держать себя ровно и спокойно. Гнев – признак слабости властителя».

Он с тяжёлым старческим вздохом плюхнулся обратно на столец.

«Кого напоминает мне Ярополк? Пожалуй, он чем-то похож на Изяслава. Вот Гертруда – та совсем не такая. Она куда опасней и сильней своего сына – экая стерва была в молодости! А теперь… Одни воспоминания остались – и о Гертрудиной красе, и об Изяславовой глупости, и о моих грехах».

Всеволод устало откинул голову на спинку стольца.

Глава 44. Совет

Весть от отца не застала Владимира врасплох. Он словно давно ждал её и потому, равнодушно повертев в руках густо исписанный лист харатьи[198], со вздохом отложил его в сторону. Жизнь научила молодого князя не удивляться появлению внезапной опасности. Сколько раз на охоте или в бою подвергал он себя риску, порой не оправданному обстоятельствами?! Сколько раз приходилось ему вести на врага испытанную в жарких схватках дружину?! Не перечесть содеянного, не вспомнить разом все перипетии прошлого. Как мог, Владимир описывал события своей жизни. Хранил он рукопись в строгой тайне в ларце, и никто, даже жена, не знал о желании князя оставить о себе память у потомков.

«Так и надобно, – размышлял Владимир. – Не для семьи пишу я хронику – для будущих поколений, дабы знали о нас, помнили о деяньях наших».

Он с придирчивостью перечитал страницы, посвящённые битве на Нежатиной Ниве. Кажется, неплохо получилось, вроде есть и вкус, и чтится складно…

В дверь палаты настойчиво постучали. На пороге появилась обеспокоенная Гида. Голубой шёлковый халатик, перехваченный узким пояском, облегал её тонкий стан.

– Что за послание гонец привёз? Из Киева, от отца? Важное что? – спросила она, видя, что муж прячет от неё какие-то листы.

Владимир подошёл к жене и ласково обнял её за плечи.

– Ты бледна, не оправилась после родов. Тебе нужен покой. Ступай-ка в ложницу. Вредно тебе покуда вставать, ходить помногу, волновать себя попусту. Так лекарь сказывал.

– Слушай больше своих лекарей! – Гида недовольно фыркнула. – Женщина призвана рожать. Моя бабушка рожала больше десяти раз. У матери нас было пятеро. И были бы ещё дети, если бы… Если бы не нормандцы. И я, пока живу, рожать буду. Гарольда когда родила – сердце радовалось, Изяслава – тоже, когда Марицу Бог даровал, думала, теперь-то привыкла – ан нет, так сладко было, когда она, маленькая, по тебе ползает и тихонько попискивает и жмётся. Ручонки такие тонкие, что колечко на запястье можно надеть. Вот и теперь на Ярополка смотрю, насмотреться не могу.

– Вот изнуряешь токмо, мучаешь себя. – Владимир поцеловал её в бледные щёки. – Может, довольно нам с тобою чад? Куда боле? И без того забот у тебя полон рот. Дом, двор, бретьяницы, поварни – всё се на раменах твоих. А тут ещё чада мал мала меньше.

– Нет. Хочу ещё ребёнка. Снова рожать буду. На здоровье не жалуюсь. Вон жёны у твоих дружинников – по девять, десять детей рожают, и ничего – цветут, – решительно возразила Гида и вдруг, спохватившись, всплеснула руками. – Заговорил ты меня. Совсем про свой вопрос забыла. Так что за грамота?

– И откуда токмо вам, бабам, обо всём ведомо бывает? – удивлённо пожал плечами Владимир. – Отец прислал грамоту. Ростиславичи на Волыни объявились, Ярополковых людей побили, во Владимире уселись на стол. Ярополк, про то прознав, прибежал к отцу, отец разгневался, вот и послал за мной. Мол, сыне, собирай дружину да ступай на Волынь, сгони Ростиславичей.

– Господи! – Гида сокрушённо вздохнула. – Опять! Сколько лет я с тобой живу, и каждый год новая беда, новая война! Ждёшь, ждёшь тебя! Да когда же это кончится – то Ростиславичи, то половцы, то Всеслав, то ещё кто-нибудь! А мне каково без тебя!

– Гида, я оберегусь. За меня ты не бойся. Живым возвернусь. Мне ведь не впервой. – Владимир тщетно пытался успокоить расстроенную и взволнованную княгиню.

Гида покачала головой, поцеловала его в лоб и, перекрестив на прощание, удалилась к себе в покой.

Владимир стал наскоро готовиться к отъезду…

* * *

Снова отец и сын сидели друг против друга в Изяславовой палате. Великий князь, осунувшийся, похудевший, с больным блуждающим взором красных воспалённых глаз, с размётанной, давно не чёсанной узкой долгой бородой, облачённый в перетянутый матерчатым поясом тёплый домашний халат, тяжко вздыхал, пил настой целебных трав, тихо говорил Владимиру:

– Сестру твою Евпраксию выдал я замуж. За Генриха, маркграфа Штаденского. О нём писала мне княгиня Ода[199]… Бывшая княгиня. Жениху – восемнадцать лет, Евпраксии – двенадцать. До совершеннолетия она будет жить в монастыре, у аббатисы Адельгейды. Из-за Евпраксии поругался я с митрополитом. Греки не хотят, боятся наших сношений с латинянами.

– Митрополит во многом прав. – Владимир бросил на отца быстрый осуждающий взгляд исподлобья. – Евпраксия будет воспитана аббатисой в латинской вере. Помысли: ей всего двенадцать лет, душа её проста, хрупка, податлива чужой воле.

– В латинской вере, – задумчиво повторил великий князь… – Ты, Влада, пойми. Ромеи и их базилевс пакость нам с тобой сделали, выпустили в Тмутаракань Олега, нашего врага. Теперь Алексей Комнин нам недруг. Пришли к власти в державе ромеев враждебные мне и тебе люди. Меняется мир, сын, меняются взгляды, меняются друзья и враги. И нечего нам на ромеев смотреть. Сами с усами – такая есть на Руси поговорка. А с западными государями связи крепить и развивать надо. Вот