Я мгновенно расхотела выходить наружу. В щель просунуласьоскаленная морда. В свете луны белели огромные клыки да поблескивали волчьиглаза. Судя по всему, это была бездомная собака. Может быть, я оказалась на еетерритории? Может, она тут ночует? Хорошо, если не с приятелями. Собак ябоялась. Не то чтобы до обморока, но все-таки достаточно сильно. Набрав горсткукамней, я принялась выбрасывать их по одному в ту щель, которую теперь ни зачто не хотела расширять. Собака зарычала еще страшнее и стала скрести лапойфанеру. Я подумала, что ее нужно чем-то напугать.

Как выяснилось позже, труба, в которой меня замуровали,находилась на пустыре, где жители близлежащих домов выгуливали своихчетвероногих питомцев. И моя собака была вовсе не бездомной. У нее имелсяхозяин, который вместе с приятелем, у которого, в свою очередь, тоже быласобака, дефилировал в столь поздний час по этому самому пустырю. Оба мужикаспокойно шли себе протоптанной тропинкой и тут увидели, что собака стоит возлетрубы и рычит.

— Ну все, какая-нибудь крыса, — вздохнулхозяин. — Теперь, пока не пролезет в эту чертову щель, не утащишь. Чтотам, Джим?

Хозяин Джима подошел к трубе и одним рывком отбросил фанерув сторону. К несчастью, я не слышала его диалога с питомцем. Все это время яготовилась к атаке.

В голову мне пришла гениальная мысль, что собаку можетнапугать только другая собака — больше ее размером. Я собиралась изобразить этубольшую собаку. Когда фанера отлетела в сторону, я восприняла это как знак. Ипрямо на четвереньках с громким лаем выскочила наружу, как можно страшнееоскалив зубы. По-моему, у меня изо рта при этом даже капала слюна.

Джим зашелся лаем, а его хозяин, отпрыгнув в сторону,зацепился за что-то ногой и грохнулся оземь.

— Господи, что это? — тонким голосом закричал егоприятель.

Не обращая на них внимания, я продолжала гавкать, потому чтовидела перед собой только собачью морду.

Джим кидался ко мне, потом отпрыгивал назад и снова кидался.

— Ах ты, скотина! — не выдержала я, переходя начеловеческий язык. — Не видишь: я больше тебя? Я страшнее! Фу, уходи!

— Миша! Это женщина!

Миша поднялся, потирая ушибленную ногу.

— Бомжиха какая-нибудь, — злобно сказал он. —Прекрати лаять, дура! А то мой пес тебе нос откусит.

Он схватил Джима за ошейник и оттащил в сторону.

Вторую собаку его приятель взял на поводок. Я наконец смоглаподняться на ноги.

— Мальчики! — сказала я. — Никакая я небомжиха, а просто несчастная девушка. Помогите, а? На меня напали и затащили втрубу. Ограбили, — приврала я. — Камнями завалили.

— Вот блин, — сказал Миша с досадой. — Этогоеще не хватало!

— От нее не пахнет? — с подозрением спросил егоприятель.

— Пахнет духами. Хорошими, — неохотно признал Мишаи спросил уже более миролюбиво:

— Чего вы от Нас хотите-то?

— Выведите меня на шоссе и поймайте машину. А то у менянет сил. И голова кружится…

У меня действительно стала кружиться голова. То ли от вина,то ли от удара по темечку, то ли от общего потрясения. Мужчины не стали споритьи сделали все, как я просила. Миша даже поддерживал меня под руку, пока мыпробирались через грязь. Обе собаки тут же забыли обо мне и весело бежаливпереди, обнюхивая всякий приличный куст. Машина долго не ловилась. За этовремя я успела рассказать новым знакомым о себе и даже обаяла их. Так что когданаконец какой-то левак подрулил к обочине, Миша попросил приятеля приглядеть заДжимом, решив проводить меня до дому самолично.

Благо мы находились от него минутах в пятнадцати езды.

Вечер мог бы закончиться вполне ничего. Но раз уже со мнойначались неприятности, нечего ждать, что они вдруг неожиданно закончатся. Вмашине мне стало форменным образом плохо, и я отключилась. Оба мужика — шофер имой сопровождающий — не придумали ничего лучшего, как остановиться возлепервого попавшегося милиционера и спросить у него совета, рассказав, что наменя напали. Если бы не нападение, думаю, меня отвезли бы в больницу. Нопоскольку речь шла об ограблении, милиционер, недолго думая, позвонил вближайшее отделение, и меня транспортировали прямо туда. Ближайшим, понятноедело, было то самое отделение, которое находилось прямо возле моего дома.

Как говорится, нет худа без добра. Зато я узнала наконецфамилию капитана, с которым в последнее время судьба сталкивала меня с завиднымупорством. Именно он привел меня в чувство — с помощью банальной ватки,смоченной нашатырем.

— Опять вы! — пробормотала я, приоткрывглаза. — Или я брежу?

— Нет, это действительно я! — радостно сказалкапитан. — Сижу и думаю: что-то дежурство у меня какое-то больноспокойное. Не к добру. А тут — на тебе! Везут!

Я приняла вертикальное положение и, моргнув, спросила:

— Вы что, протокол на меня составляете?

— А как же!

— Я всего лишь потеряла сознание! — возмутиласья. — Кстати, а как вас зовут?

— Щедрин Леонид Николаевич.

— Леня, значит.

— Вы это мне бросьте, гражданка Сердинская! Лени поярмаркам гуляют. А я тут при исполнении.

— И чего вы ее в психушку не сдадите? — спросилкакой-то небритый тип, который, сколько раз я здесь была, вечно сидел надеревянной скамье у батареи.

— Да как же ее сдашь, милый? — вскинул бровиЩедрин. — Сейчас, чтобы в психушку упечь, нужно согласие самого психа. Илиже необходимо зафиксировать непоправимый вред, который псих нанес здоровьюкого-нибудь из мирных граждан. А у нас что имеется? Одни враки да мелкоехулиганство.

— И чего вы с ней делать будете? — не отставалмужик.

— Ты вообще молчи! — прикрикнула я на него,пользуясь новым статусом психа. — А то сейчас как дам по башке. И мненичего за это не будет.

— Скоро ее заберут от нас. Недолго ждать.

Я догадалась, что они уже позвонили домой. Так и вышло.Туманов номер два появился минуты через три с такой виноватой рожей, как будтоя была эксгибиционисткой и уже показала всему отделению свой голый зад.

— Что на этот раз? — спросил он у Щедрина,игнорируя меня как класс.

— Да вот, — сказал тот светским тоном, забрасываяруки за голову. — Гражданка пошла на пустырь, залезла в трубу и облаивалаоттуда мимо проходящих граждан.

Сначала они приняли ее за собаку, но потом разобрались что кчему и привезли в отделение.

— Надеюсь, она никого не покусала? — спросиллже-Туманов с кривой улыбкой и повернулся ко мне лицом:

— Пойдем, душечка, я оставил тебе мясного рулета.

Или ты, по обычаю, ужинала в ресторане?