– Как ни крутись, а задница – сзади…

Я ответил:

– Две головы хорошо, а безопасный атом лучше.

Снова подобрался уже с другого бока, однако он тут же бросилкатер так, что, продолжай я цепляться, неминуемо врезался бы лбом в сваютолщиной с гигантскую секвойю. Мы все еще гоняли между сваями, на берегу орут иподпрыгивают в восторге, возле будки тотализатора толпится народ. Торговлюпирожками и пиццей развернули уже по всей прибрежной полосе.

Я высчитывал сложнейшие комбинации, как и в каком местеприблизиться, чтобы зажать между мотоциклом и сваями, но минотавр, как будточует каждое мое движение загодя, маневрировал настолько умело, что я началотчаиваться, пальцы устали сжимать руль, тело промерзло на холодном ветру,почему-то всегда встречном, и тогда я пошел на безрассудный риск: приблизился,навстречу несется толстенная свая, разнесет вдрызг… я прыгнул на катер в тотмиг, когда мотоцикл налетал на препятствие. Удар, грохот, могучий взрыв ивыброс в небо облака оранжевого пламени, словно взорвался транспортный боинг,перевозивший бензин для всей танковой армии в оккупированном Ираке.

– Ах ты ж…

Минотавр попытался отбиваться ногой, руки заняты рулем, язашел сзади и ухватил за горло.

– Поворачивай к берегу!

– Щас, щас… горло не дави!

– Пора вообще сломать, – пообещал я. – Будешь тише –дольше будешь.

Он прохрипел:

– Я те че… робкий пингвин?

Внезапно он бросил руль и, подбив ударом снизу руки, самвцепился в мое горло. Катер, как мне показалось, еще больше увеличил скорость.Мы боролись, напрягая все силы, а катер несся к берегу. Послышались крики, наогромной скорости катер выскочил на сушу, толчок, взлетаем на небольшойпригорок, дальше катер понесся, пугая загорающих, сшибая тенты, шезлонги,киоски с сельтерской водой. С треском подлетела высоко в воздух тележкамороженщика. Ребятня с ликующими криками бросилась ловить взлетевшие в синевустаканчики.

Мы оба пригнулись, катер на полном ходу врезался в натянутуюпалатку. Оттуда вроде бы донесся девичий крик, чересчур быстро перешедший вженский. Катер пронесся, как носорог в пору случки, носовое стекло залепилодвумя лифчиками с кружевами, французское белье, явно в палатке прячутся двелесбиянки, так им и надо, извращенки, тут двое таких крутых мужиков выпускаютпар зазря…

Мы еще боролись, катер опустил нос, уже сбавил скорость, нодалеко впереди блеснула полоса воды, то ли другое озеро, то ли мы сократили кнему путь, пересекши полуостров посуху. В глазах минотавра мелькнула радость, японял, что скорости катера хватит, чтобы соскользнуть в воду, а дальше моторзаработает без натуги, помчится по водной глади, даже приподнимется, какглиссер, и снова вся эта бодяга заново…

Я отпустил одну руку, дотянулся и с силой крутнул руль.Минотавр едва не сломал мне шею обеими руками, но катер повернуло. Инерцияприжала нас к борту, я ощутил, что вот-вот вывалюсь, отпустил гада и ухватилсяза край. Минотавр тоже едва держится, дышит глубоко, вдруг в его глазахпоявился ужас. Я быстро поднял голову. Катер несется прямо на массивнуюбетонную стену военного госпиталя, я поспешно прыгнул через борт, минотавр ещепытался повернуть руль, но уже поздно, прыгнул…

И в тот же момент катер врезался в стену. Грохот раздалсяуже из быстро расширяющегося огненного шара, вылетели осколки, словно ихрасшвырял взрыв в пару тонн гексогена. Оранжевое пламя поднялось на высоту впять-семь этажей, жаркое и ревущее, как будто распахнулось жерло мартеновскойпечи.

Минотавр закувыркался, его внесло в пламя, исчез нанесколько долгих минут, я уже рассчитывал увидеть только пару обгорелых костей,но он вылетел с диким воплем, весь объятый паром, будто выскочил из русскойбани, мокрая одежда отдает влагу бурно. Я поднялся и бросился в его сторону,однако он помчался как заяц, благо враз высохшая одежда не сковывает движения,как у меня намокшая.

Там впереди проезжая дорога, я страшился, что остановиткого-то, возьмет в заложники или вышвырнет и прыгнет за руль, однако он,петляя, перебежал между машинами на ту сторону, ринулся вверх по насыпи. Мнеповезло меньше: на середине шоссе ощутил сильнейший удар в бок, небо и асфальтпоменялись местами, меня подбросило в воздух, я перелетел через капот, выбиллоктем стекло, но не задержался, а перекатился на багажник, а оттуда шлепнулсяна шоссе под колеса огромного грузовика.

К счастью, мужик успел свернуть, протаранил легковушки, яслышал треск, скрежет, из последних сил доковылял на другую сторону и, сильнохромая, ринулся за минотавром. Вверху по насыпи катит поезд, на повороте сильносбавил ход, минотавр побежал рядом с вагоном, подпрыгнул и ухватился запоручни.

– О господи, – простонал я, – только не это…

В боку стреляет и сильно колет, легкие поднялись наверх изакупорили дыхательное горло, одна нога почти не сгибается, вторая же,напротив, не желает разгибаться. Я упал на четвереньки и покарабкался понасыпи, вагоны катятся вроде бы неспешно, но это издали, а здесь вижу, чтонесутся, как утюги по смазанному жиром зеркалу, колеса грохочут часто-часто, истоит мне сделать одно неверное движение…

Последний вагон покидал излучину, поезд уже снова началразгон, я очутился перед бешено несущейся мимо железной стеной, в ушах грохот,голова раскалывается, колени ослабели, я с огромным трудом стиснул челюсти,задержал дыхание и ухватился за поручни этого последнего вагона.

Рывок был такой силы, что руки выдернуло из плечевыхсуставов. Острая боль стегнула по всей длине рук прямо в мозг, я взвыл, хотелотпустить поручни, но пальцы не слушаются, меня волочит по гравию совсем рядомс колесами, ботинки скребутся о блестящий отполированный миллионами тонн грузарельс. Далеко впереди показался металлический столбик, попросту вкопанный вземлю обломок рельса, на котором зачем-то пишут цифры, через полминуты меняпроволочет через него и разорвет пополам…

Я застонал и на одних руках начал карабкаться выше. Остраяболь стала невыносимой, я выл, стонал, плакал, жаловался, однако столбикпромелькнул внизу, а я, уже помогая ногами, вскарабкался до крыши, огляделся.За шесть вагонов впереди видна фигурка минотавра, бегущего по крыше.Разбежался, отважно прыгнул, упал брюхом на крыше следующего вагона, поднялся иначал разбег для прыжка на крышу следующего.

– Сволочь, – прошептал я, – сволочь…

До головного вагона ему разве что с десяток прыжков, хотяума не приложу, что понадобилось в головном. Я вылез на крышу, хотелось вот таки лежать, обдуваемым сильным встречным ветром, но я сказал себе непреклонно имужественно: «Надо, товарищ», поднялся и побежал по крыше.

Страх стиснул сердце, впереди приближается пропасть, вагоныраскачиваются, в колене стреляет боль, но я сцепил зубы и, разогнавшись какможно сильнее, прыгнул…