Да уж, Нижний и в самом деле – большаядеревня. Пусть жизнь и не свела в нем Алену с самим Саблиным, но столкнула сзагадочным Гнатюком, обладателем «БМВ» с тремя восьмерками в номере!

Стоп. Алена отчетливо вспомнила, как припервых же словах Саблина она отчего-то насторожилась, несмотря на свой страх ирастерянность. Что-то показалось ей не так. Но что?..

Сейчас, кажется, не вспомнить. Тогда продолжимпрослушивание.

«Да я уже, кажется, все поняла, –зазвучал ее собственный голос. – Все эти игры с отключением света исигнализацией – ваших рук дело, да? И меня вы нарочно отправили на этумифическую встречу – еще и самой предложили выбрать место встречи, ну надо же!Если бы я не поговорила с Жанной, я бы могла подумать, что и ремонт в«Барбарисе» вы подстроили!»

Молчание. Снова голос Алены:

«Не понимаю, почему я должна соглашаться наваше предложение после того, что вы тут учудили!»

Молчание и странный сиплый вздох.

Опять заговорил со своими мягкими интонациямиСаблин:

«Да ладно-ка, Елена Дмитриевна. Че такого-то?Каждый как может, так и живет. Если я неудобство причинил, напугал вас, тоготов помочь материально. То есть это... ущерб возместить. Сколько вы хотитесверху? Ну, кроме тех пяти тысяч, о который был уговор? Скажем, две я накину.Согласны, что ли? За ваши хлопоты».

И тут жадная писательница предалась подсчетамбудущих барышей, начисто забыв о том, что же именно насторожило ее в голосеСаблина. То есть тогда она этого не поняла, зато, кажется, понимает теперь.

Слушаем дальше:

«Здесь ваш аванс – две тысячи евро идискета...»

Ага, в эту минуту на колени Алены Дмитриевойупал конверт с авансом – и она окончательно перестала соображать. Не зря, незря говорят, что все Девы очень любят деньги!

А кто их не любит, это во-первых. А во-вторых,Девы... ну ладно, конкретно одна из них, Алена Дмитриева, любит вовсе не деньгисами по себе, а те возможности, которые они дают.

Но это реплика, так сказать, «в сторону».Итак:

«Здесь ваш аванс – две тысячи евро идискета... Я, как мог, рассказал про свою жизнь. Не все, конечно: пока толькотретью часть истории. Вы это опишите быстренько, ну, к примеру, к завтрашнемувечеру, и перекиньте по электронной почте по адресу, который там на бумажкенаписан. А я статеечку вашу, то есть это, готовый романчик, в газетку отошлю.Вы же получите по электронной почте новую порцию текста для литературнойобработки. Излагайте его как хотите. Только события моей жизни и описаниягероев сохраняйте в неприкосновенности. И, к примеру, если я напишу, чтокого-то любил или ненавидел, вы это так в точности излагайте, ничего не путая.Ладненько? Это самое главное мое условие: насчет сюжета и насчет чувств. Может,конечно, оказаться, что...»

Молчание, тихий и сиплый вздох.

«...что, этот, как его, читательский резонансбыстро последует. Тогда мы на этом и остановимся. Больше писать не станем. Еслиж резонанса не последует, тогда я вам новую часть текста по компьютеру передами новые денежки. Сговорились?»

На этот вопрос писательница Дмитриева неответила – помнится, потому, что находилась в полном ступоре – как моральном,так и физическом.

«Тогда до свиданья, Елена Дмитриевна. Вы покана диванчике посидите, ладненько? Нас... меня, значит, не провожайте, я самуйду. А минуток через пяток дверь входную за мной заприте, она ж у вас незахлопывается сама, да?»

Некое шевеленье во тьме, стук двери ищеколды...

Потом записались суетливые шаги Алены покомнате, неясные шумы, а затем кассета крутилась попусту, пока не остановилась.

Какая полезная штука – диктофон, а? Именноблагодаря ему Алена обратила внимание на три очень странные вещи.

Во-первых, стало понятно, что ее насторожило ссамого начала. Несоответствие интонаций Саблина, тембра его голоса, мягкого,интеллигентного, не побоимся этого слова, – и в то же время всех этих«ладно-ка» и «ладненько», «тыщ» вместо «тысяч», «скока» вместо «сколько»,«значит», «этот, как его», этого беспрестанно пробивающегося аканья и оканья, атакже назойливого чеканья...

Вот именно, слишком назойливого! Нарочитого!Как будто человек специально ломал свой выговор и портил свой привычныйлексикон, стремясь выражаться как можно более убого. Это раздражало Алену, котораябыла ужасно брезглива не только физиологически, но и, если так можновыразиться, лингвистически. Это раздражение и помешало ей уловить стольразительное несоответствие. А сейчас она его обнаружила. А еще обнаружила нечтогораздо более удивительное: голос, записанный на пленку, и голос, который онавчера слышала в ресторанчике «Хамелеон», кажется, принадлежат одному и тому жечеловеку. То есть на сто процентов Алена этого утверждать не может но надевяносто – вполне. Ну хорошо, на восемьдесят, но и это немало! Недаром вчера,лишь только услышав голос Гнатюка, она поняла, что уже слышала его раньше.

В самом деле слышала. В собственной квартире.

Но обладатель этого голоса тогда назвалсяСаблиным!

Это – странность номер два. А третья...

Алена снова прослушала запись, теперь обращаявнимание не столько на голос Саблина (или все же Гнатюка?), сколько на фоновыешумы, особенно – на странное сипение. В тот вечер ей казалось, что это Саблин(Гнатюк?) переводит дух. Нет, сипение звучит чуть-чуть со стороны. Алена ещетогда догадалась, что гость у нее был не один, однако вторым она сочлабезгласного охранника. Теперь же создается впечатление, что человек, оставшийсянезримым, своим сипением как бы осуществлял общее руководство ситуацией.

Она вспомнила первый разговор по телефону сзаказчиком романа. Он назвался Саблиным и сипел, как будто в его горло былавставлена голосовая трубка после операции на трахее. Инка вчера, кстати, сипелаточно так же – из-за простуды. Итак, предположим, простуженный (илипрооперированный) Саблин нашел силы позвонить Алене по телефону, однако потомголос у него вовсе сел, так что при личной встрече он попросил некоего другаозвучить свои условия, а сам осуществлял, так сказать, общее руководство.

То есть Саблин позвонил Алене лично, а на встречус ней пришел в компании с... Гнатюком.

Однако, согласно сюжету романа, который, судяпо всему, можно назвать романом не только заказным и криминальным, но и вкакой-то степени документальным, Саблин и Гнатюк расстались врагами. Можетбыть, они, конечно, помирились за пределами сюжета... но что-то в это веритсяочень слабо, а если честно – не верится вовсе. Ведь, судя по авторскимотступлениям в начале и конце, Саблин бежал от Гнатюка и пребывает где-то визгнании, предаваясь постоянному самобичеванию и угрызениям совести.