– Ну, работа напряженная. Нервы. Не все выдерживают.

– А вам не кажется, что они, как и вы, стали со временем сочувствовать малефикам? Я вот думаю… Защитных рун тогда не было. Подвиги совершались в одиночку. Что, если от этого эффект крови малефиков был сильнее? И рыцари до конца жизни так и не приходили в себя от драконьего кайфа? Я как-то пытался разговорить Кента. Он же многих знал, всю старую гвардию. Но, похоже, для него это тяжелая тема. Один только раз обмолвился, когда выпил, что убивший дракона сам становится драконом.

– Какая-то фигура речи, должно быть, – пожимаю я плечами. – Думаю, мои соседи заметили бы, если бы я забил чешуей водопровод. И вообще, я не сочувствую малефикам. Скорее, я стал меньше сочувствовать людям. Но это другое. И магия здесь ни при чем. В любом случае, спасибо за предупреждение. Постараюсь не броситься на свой меч.

– Что вы, я просто делюсь мыслями. Мы все в зоне риска, верно? Все заглядываем в пропасть. Нужно просто вовремя отступить от края. А то засмотришься и потеряешь равновесие. Поддашься обаянию бездны. Так мне кажется.

– В этом весь фокус, – киваю я, радуясь, что разговор закончен.

Мы останавливаемся у морга, занимающего одно здание с коронерской службой. Архитектура неожиданно нарядная: какие-то гипсовые гроздья, щекастые херувимьи личики с вьющимися кудрями – образы в целом жизнерадостные, хотя и выполненные в тяжеловесном вкусе позапрошлого века, который, в свою очередь, оглядывался на еще более отдаленную эпоху. Бывшая усадьба, наверное.

Я следую за Лантурой внутрь. Стучимся в одну из дверей. Лантура называет служителю морга причину нашего визита. Тот, выдавая на ходу какую-то дежурную болтовню, провожает нас вниз, к холодильным камерам. Отперев нужную ячейку, выкатывает оцинкованный поддон. Мы остаемся наедине с телом, накрытым простыней.

Ну, с Богом.

Переглянувшись с коллегой, я откидываю ткань. Мой напарник бледнеет при виде пепельно-восковой наготы трупа, при виде уродливого шва, оставленного вскрытием. У меня самого внутри натягивается холодная струна. Если не считать запекшейся ссадины на лбу девушки, то ее лицо не пострадало, и все же это больше не лицо Лоры Камеды, молоденькой художницы из Лэ. Смерть всего-то заострила вздернутый нос, слегка оттянула кожу щек и заставила странно поджать губы (кажется, не без помощи клея), но этого хватило, чтобы превратить свежую девчоночью красоту в нелепую и отталкивающую маску.

Судебный медик постановил, что она приняла яд наперстянки.

Я представляю, как Лора сидела в ванной комнате, обняв себя и скорчившись, слыша лишь свое заходящееся сердце; тошнота подступала волнами, но принятые вместе с ядом таблетки блокировали рвоту – отрава оставалась в желудке, убивая девушку. От рези в животе намокли ресницы. Волосы пристали к мокрому лбу. Потом боль ушла, тело стало неметь; уже не слишком хорошо соображая, она глядела на плитку пола, а с кончика носа и верхней губы капали последние остывающие слезы. Пульс сделался произвольным, замедлился. Она упала на холодный кафель, разбив себе лоб, но не почувствовала этого. Потом ее сердце замерло.

Записки Лора не оставила. Почему она сделала это? Какая степень отчаяния была для нее невыносимее, чем вот это: лежать голой и выпотрошенной на стальном блюде?

Словно в надежде разбудить ее и спросить, я дотрагиваюсь до холодной руки, касаюсь лба, провожу пальцами по волосам. Лантура, стоящий по ту сторону от тела, прочищает горло и переступает с ноги на ногу. Разволновался, должно быть, что именно так люди и поддаются обаянию бездны.

Лора не проснулась. Труп оставил свои тайны при себе. И все же мы пришли не зря.

Ниже яремной ямки на коже белеет пятно – крошечная брешь в бледном загаре, покрывающем грудь.

– Что это, след от кулона? Он был на ней, когда тело нашли? Можно посмотреть на ее вещи?

Призвав своего проводника, мы переходим в другое помещение, заставленное коробками. Запах не неприятный, но дышать становится трудно. Все, что здесь хранится, причастно к смерти.

Получив коробку с вещами Лоры, приподнимаю крышку и откладываю в сторону. Сразу же добавляется новый запах – ее духов. Приятный обволакивающий аромат – что-то кофейное, мускусное, с горчинкой. Не очень вяжется с образом молоденькой девушки. Одежда тоже необычная – похоже, ручной работы. Вышивка на платье складывается в знаки, напоминающие наши защитные руны, только начертание неправильное. Сделали просто ради эффекта. Перебираю содержимое коробки. Кожаная куртка. Колготки. Красивое и дорогое нижнее белье. Если верить описи, должен быть и кулон. Вываливаю тряпки на стол.

С другими вещами выпадает и главный экземпляр этой печальной коллекции. В пронумерованном пластиковом мешочке тускло поблескивает цепочка, продетая через кулон и спутанная в узел. Кулон странный: в металлическую оправу заточен кусок то ли окаменевшего дерева, то ли камня. Темная поверхность покрыта извивающимися бороздками. Трудно сказать – искусственный это орнамент или природное образование. Похоже на косточку от персика.

Я вскрываю мешочек и запускаю пальцы внутрь. От неожиданности роняю кулон под ноги.

– Леннокс? Что такое?

– Не знаю. Током ударило, что ли?

Наклоняюсь и с некоторым опасением подхватываю кулон за цепочку. Другой рукой дотрагиваюсь до самой подвески. И снова это чувствую. Нечто среднее между покалыванием и мелкой вибрацией.

– Что это, Лантура, как вы думаете? Не бойтесь. Это не больно.

– Я ничего не чувствую.

– Сожмите кулон в ладони.

– Все равно ничего.

– Хм.

Я подзываю служителя морга и вручаю подвеску ему. Тот перекладывает ее из руки в руку и отрицательно качает головой.

– То есть вы оба ничего не почувствовали? Совсем? – Я стискиваю вещицу в кулаке, спеша удостовериться, что ее биение и трепет не почудились мне и не прекратились.

Раскрываю ладонь, поднеся ее ближе к свету, чтобы все могли разглядеть слабое приплясывание амулета у меня в руке. Как будто на закипающей кастрюле барахтается крышка. Медицинский работник вскидывает брови.

– Похоже, он на что-то реагирует.

– Хотите сказать, что это детектор, датчик? – Лантура трогает кулон у меня в ладони.

– Почему бы и нет? Когда ваш коллега берет его в руки, мы видим это беспокойство. Значит, в этот момент какая-то величина достигает порогового значения.

– Какая, например?

– Да откуда ж мне знать. У нас таких приборов не делают. Наверное, это что-то вроде гальванометра, только очень маленького. По электрическому сопротивлению кожи можно определить эмоциональное состояние. Может, покойная так фиксировала свои неосознанные психологические реакции. А может, это за нею наблюдали. Знаете что? Сдается мне, это штучка – разработка военных или спецслужб. Слишком уж миниатюрная. Рентгена у нас здесь нет, посмотреть ее на просвет не получится. Могу попробовать вскрыть скальпелем. А вдруг она и вовсе – волшебная? Думаете, спецслужбы теперь стали нанимать колдунов?