Хотя в натуре Ангелины самоуверенность причудливо сочеталасьс нерешительностью, ей не следовало винить себя за то, что она очутилась вПариже вместо Нижнего Новгорода. Обстоятельства оказались сильнее, более того –она сочла их непреодолимыми, когда вскоре после памятного разговора на берегуБерезины осознала, что беременна. В череде черных дней, в которую давно ужепревратилась жизнь Ангелины, этот был темнее прочих.

Ребенок вряд ли мог принадлежать Фабьену; стало быть, оназачала его или от Лелупа, или от Никиты. В одном она не сомневалась: Оливье неимеет к ребенку никакого отношения. Он тоже понимал это, а потому готов былнайти повивальную бабку еще в Польше, потом уже во Франции, и был немало обижени изумлен, когда Ангелина отказалась. Только сумасшедшая могла терпеть такиемуки добровольно. Ох, как ей было худо! Выпадали ужасные дни, когда ее желудокизвергал всякую пищу, когда ее корчили судороги от самого безобидного запаха.Все это мог причинить ей только плод Лелупа, в такие часы и дни она в этом несомневалась. Она старалась возможно меньше думать о будущем. Господь чудеснымобразом не раз спасал ее от смерти, потому она слепо положилась на его волю вполной уверенности, что все пойдет хорошо. Однако же не зря говорят: «На Боганадейся, а сам не плошай», вот почему Ангелина на всякий случай решила: еслиувидит, что родила ребенка от Лелупа, тут же убьет дитя и покончит с собой...Ибо, разумеется, ни жизни, ни счастья с таким грехом на душе она не мыслила.После этого ей стало легче, и впоследствии Ангелина не раз думала о том, чтоименно сие чудовищное решение помогло ей жить – и даже иногда получатьудовольствие от жизни.

Удовольствия, надо сказать, поначалу было мало. Что начужбине и сладкое горько, Ангелина поняла с первых дней жизни в Бокере, где онипоселились у тетушки Марго де ла Фонтейн, супруги дяди Оливье, который женилсяна богатой буржуазке ради ее денег, но не успел ими насладиться и сошел вмогилу, оставив вдове вожделенную частицу «де» и право именоваться «мадам».Кривобокая, с брюшком, тетушка Марго казалась не то горбатою, не то беременною.А что за обоняние, вкус и желудок были у этой женщины!

Прогорклое масло, ветчина со ржавчиной, похлебки, варенные внелуженой посуде, подавались на ее стол. А еще в тетушке Марго гнездились двапорока: она была страшная ханжа и зануда, а вечерком, уединившись, любилатайком выпить. Сперва Ангелина никак не могла понять, почему тетушка принялаплемянника под свою крышу, а главное – почему не выкинула вон его спутницу?Более того! Сразу уяснив, что Оливье не намерен жениться на «этой особе»,беременной бог весть от кого, однако же не собирается расставаться с нею,тетушка Марго удовлетворила любопытство жителей Бокера удобной версией о том,что Анжель – кузина Оливье, родители которой некогда бежали от ужасов революциив Россию да там и нашли свой конец. Ну а Оливье, мол, намеренно искал и нашелсвою несчастную кузину в варварской стране.

Гостеприимство тетушки Марго объяснялось очень просто: послебрака все ее состояние перешло в руки Жана де ла Фонтейна, а тот, озабоченныйсудьбою племянника, так составил свое завещание, что жена его получала правораспоряжаться деньгами при двух условиях – ее заботы об Оливье и его к нейпочтении. Условие сие было известно всему Бокеру (городок-то маленький!), апотому Оливье и тетушке Марго приходилось делать хорошую мину при плохой игре.Оливье никогда не жаловался на теткину скупость, а только нахваливал знакомымсвою жизнь: «Ах, брат, война дает цену вещам! Сколько раз, вымокший от дождяили снега, я мечтал о теплой постели и хоть какой-нибудь еде, а теперь – несытому хвалить обед!» Тетушке Марго тоже приходилось заботиться о племяннике –правда, втихомолку жалея о том, что он воротился с войны столь быстро... чтовообще воротился! – и держать его в узде и послушании еще одной оговоркоюдядюшкиного завещания: Оливье мог унаследовать капитал мадам де ла Фонтейн, нолишь после ее особого о том распоряжения; в случае, если тетка умрет, неоставив завещания, все немалые деньги перейдут в пользу благотворительныхучреждений Бокера, Тараскона, двух-трех близлежащих в долине Роны городов – налечение заболевших вследствие мистраля. Ведь именно мистраль стал причиноювоспаления мозга у Жана де ла Фонтейна.

Когда в Бокере свирепствовал этот северный ветер, всякийтолько и искал, где укрыться. Солнце могло ярко сиять, но нестерпимый холодпроникал в самые защищенные жилища и так действовал на нервы, что приводил вдурное расположение духа даже самых бесстрастных людей; нервных же и больныхтерзал до сумасшествия. Жизнь здесь становилась невыносимою при мистрале. Да ибез него Ангелине скоро стало в Бокере невмоготу.

* * *

Говорили, что в конце июля в городке проходит праздник длявсех – знаменитая ежегодная ярмарка, которая на неделю собирает сюда торговцевиз Каталонии и Бретани, Лиона и Генуи, прочих недалеких городов – то есть Бокерстановится центром вселенной.

Однако, за исключением времени ярмарки, нет более скучногоместа в мире, чем этот маленький и безобразный городок. Желающие попасть наярмарку снимают дома, дворы, сараи на год вперед, и плата за них так высока,что на нее бокерцы живут целый год. Поэтому они и не занимаются никакимиремеслами и питают отвращение ко всякому труду, вследствие чего постояннозевают.

Маленький городок во Франции – это совокупность отдельныхсемейств, ведущих замкнутый образ жизни, которым уже не о чем говорить – обовсем давным-давно переговорено. И поэтому бокерцы, как беременная женщина насолененькое, набросились на рассказы Оливье о войне и его отношениях с «кузинойиз России». Все с нетерпением ждали, когда молодой де ла Фонтейн поведетхорошенькую Анжель под венец, и ежедневно судачили, почему этого не происходит.

Как многие страстные женщины, Ангелина могла придуматьсложнейшую и грандиозную ложь и сама поверить в нее, однако ей никак неудавалось внушить себе, что она любит Оливье. Он не был ей неприятен: ласковый,как мурлыкающий кот, изощренный в затейливых ласках... Она ложилась с ним впостель, с удовольствием копила в себе маленькие, но такие волнующие ощущения,и порою они даже, собравшись все воедино, одолевали душевный холод Ангелины, ноэто случалось, увы, так редко! Заниматься любовью с Оливье было все равно чтопытаться собрать роскошный букет на клумбе в вершок величиной. Однако Оливье несчитал Анжель бесчувственной, он ведь не знал, что она часто уступалагреховному наслаждению, вообразив себя в объятиях навеки потерянного Никиты.Распалив себя воспоминаниями, Ангелина чувствовала такой неистовый жар вчреслах, что спешила отдаться Оливье где могла – на столе, на кресле, на ларе смукой, лишь бы не на глазах у тетушки Марго, и ей достаточно было представитьглаза или губы Никиты, чтобы тотчас удовлетворить свою страсть.