И тут же все пропало – но убеждение, что она действительновсе это видела, было невероятно сильным. Ольга повернула зеркальце, пытаясьотыскать эту точку, этот поворот…

– Молодой человек! – самым трагическим тоном охнулстарикашка, оказавшийся уже рядом с ней. – Я вас умоляю не трогать ничегоруками…

Горестно закатив глаза, он выхватил у Ольги зеркало, бережноуложил его на черный бархат, держа самыми кончиками пальцев, и пояснил, глядяна ее руки так, словно опасался, что она начнет бесцеремонно ворошитьсокровища:

– Тут столько хрупких предметов… Простите старику этублажь, но для истинного собирателя невыносима и мысль, что кто-то постороннийприкоснется…

– В самом деле, друг мой, – сказал Фельдмаршалрассудительно, из-за спины старичка делая ей яростную гримасу. – МодестПетрович может подумать, что вы из провинции и никогда прежде не видалираритетов… Извините моего друга, он по юному своему возрасту ужаснонепосредствен…

– Пустяки, право же, – отмахнулся старичок,моментально успокоившийся, едва только Ольга отошла от витрин и уселась вкресло. – Молодость… Итак, господин Гауф? Вас устраивает тот самыйзадаток, о коем я говорил… известному вам человеку?

Он показал рукой на полированную поверхность стола, гдележали, маслянисто поблескивая, шеренги золотых десятирублевиков с профилемнынешнего государя императора в увенчанной двуглавым орлом кавалергардскойкаске. Ольга мысленно пересчитала монеты и ряды: десять рядов, по десятьзолотых в каждом…

– Разумеется, – кивнул Фельдмаршал с видом чуть лине величественным. – Тысяча рублей и еще девять по предоставленииискомого… С вашего позволения…

– О, разумеется! – Модест Петрович сделал широкийжест рукой. – Можете забирать.

– Вы не поняли, – вежливо сказалФельдмаршал. – С вашего позволения, я хотел бы предварительно уточнитьнекоторые детали… Не то чтобы я вам не доверял, дражайший Модест Петрович… я,уж не посетуйте, навел о вас предварительно кое-какие справки… но все же,согласитесь, в данной ситуации я имею право задать парочку вопросов…

– О, разумеется!

– Я всегда чувствую себя чуточку неловко, когдавторгаюсь в область, где являюсь совершеннейшим новичком и профаном, –продолжал Фельдмаршал со светской непринужденностью. – Сейчас как раз тотслучай, сдается мне…

– Уж не хотите ли вы сказать, что вам впервые придется…гм, совершать определенные действия? – в глазах старика мелькнулонекоторое беспокойство. – Но мне вас отрекомендовали как человека ловкого…

– Смею думать, так оно и есть. Я о другом. Простите заоткровенность, но плата чересчур высока, а предмет, о коем мы договариваемся,весьма, судя по описанию, ничтожен…

– Ах, вот что вас беспокоит! – без малейшегопромедления воскликнул Модест Петрович. – Некоторая диковинность ситуации…Это доказывает, простите, что вы впервые сталкиваетесь с племенем, именуемымколлекционерами… Да-с, этот вывод лежит на поверхности… Знай вы нас лучше, выбы понимали, что все мы, что греха таить, немножечко стукнутые, как изящноизволит выражаться мой дворник Порфирий… Есть в этом некая правда, мой друг.Вам попросту не понять иных побуждений и страстей. Вы не можете себепредставить, что это за мука мученическая – обладая девятью вещичками, знать,что совсем рядом находится десятая, именно для тебя представляющаяисключительную ценность… Жизнь без нее неполна, неполно собрание… И горше всегоосознавать, что этот предмет пылится в подвале у тупого невежи, не согласного сним расстаться исключительно из упрямств и спеси… Вот, смотрите!

Он проворно выскочил из-за стола, подбежал к одному изстеклянных ящиков и указал на него рукой. Ольга тоже присмотрелась: там стоялидаже не девять, а дюжины две, не меньше, пузатых узкогорлых кувшинчиков – изкамня, из потемневшего серебра, из мутного стекла. И все они были покрытыоднообразным геометрическим узором, напоминавшим пучки травы и пятилепестковыецветы, перемежавшиеся с овалами, заполненными изящными завитушками. Одноговзгляда было достаточно, чтобы понять, что все сосуды исполнены в одной манере.Иные пусты, иные закрыты притертыми пробками, иные даже залиты сургучом.

Ольге пришла на память бутылочка с ее «турком» – нет, ничегопохожего, даже отдаленно…

Вернувшись за стол, старичок сказал воодушевленно:

– Сосуды эти использовались для хранения благовоний вовремена парфянского властителя Азгабарда за двести лет до рождества Христова.Пусть для вас это звучит ужасно прозаически, но для меня еще один этакийкувшинчик – мечта и предмет вожделения… Однако этот болван…

– Мы, кажется, переходим к деталям? – небрежнопоинтересовался Фельдмаршал, как видно, принявший решение.

– Да-да, с величайшим удовольствием! Так вот… Искомыйкувшинчик находится… где бы вы думали? В подвале! – со всем возможнымсарказмом воскликнул Модест Петрович. – В пыльном, заросшем паутинойподвале дома на Фонтанке, который принадлежит князю Бероеву, ротмистру вотставке. Князь, ха-ха-ха! Злые языки давненько уж утверждают, что в кавказскихгорах, откуда князь родом, этим почетным титулом принято именовать всякого, чейдом выше одного этажа, а количество овец в личном владении превышает сотню…

– Бероев? – поднял бровь Анатоль. – Ах, да,Бероев… Дом на Фонтанке, неподалеку от Поварского переулка, с двумя львами посторонам крыльца…

– Вы в нем бывали?

– Единожды, и довольно давно. Накоротке с хозяином я незнаком, если вы это имеете в виду… Но, как бы там ни было, он крайне богат испесив…

– Именно! Именно что спесив, а точнее, упрям, как осел!Вы полагаете, я не пытался приобресть раритет законным путем? Красная цена емурублей сто… но я дал бы не менее, чем предлагаю сейчас вам, а то и поболее. Япредложил князю хорошую цену – через доверенных людей, заходя издали, действуятак, чтобы он не догадался, о каком именно предмете идет речь – мало ли что онмог бы выкинуть… Да помилуйте, я готов был при надобности купить весь его дом,со всем хламом и помянутыми львами! Но Бероев отказался и говорить. Он,изволите ли видеть, категорически не намерен ни продать, ни отдать даром что быто ни было из находящегося у него в доме – пусть даже речь идет о пылящихся вподвале грудах совершеннейшего хлама! «Не княжеское это дело!» – гортаннымтоном, с кавказским акцентом передразнил Модест Петрович неведомого Ольге Бероева. –Не княжеское это дело, господа мои – продавать или отдавать что бы то ни былонаходящееся во владении его тифлисского сиятельства… Осел при лихих усах!Скопидом, урод! Бревно, лишенное чувства прекрасного, всяких понятий овозвышенном…

Его монолог на столь животрепещущую тему, несомненно,продолжался бы долго, но Анатоль, деликатно подняв ладонь, прервалразошедшегося антиквария:

– Следовательно, вы хотите…

– Вот именно! А что мне остается делать? Оставить стольценную для меня вещь покрываться паутиной рядом с пустыми бутылками ипотрепанными вениками? Или прикажете дожидаться, когда этот мизерабль отойдет вмир иной и наследники, не столь чванные, за смешные деньги продадут мне всесодержимое подвала? Увы, я, как видите, в преклонных годах, а Бероев тридцатьюгодами меня моложе, здоров, как бык, так что на эту возможность полагаться былобы чересчур оптимистично… Нет уж! – самым решительным, даже зловещим тономвозвестил Модест Петрович, грозно воздевая палец. – Коли вы, сударь, так,то мы – уж этак! Вы мне достанете эту вещь. Сам Бероев вместе с семействомдавно пребывает в имении, дома остались лишь слуги-бездельники, которые вотсутствие барина, сами понимаете, пьют водку да большей частью не являютсядомой ночевать, так что никаких зоркоглазых стражей вы там не встретите. Никомуи в голову не придет охранять подвал – это же не денежный ящик в кабинетехозяина. Впрочем, не сомневаюсь, что они и на денежный ящик наплевали бы,поглощенные своими примитивными развлечениями в отсутствие барина… – Ондостал из стола листок бумаги. – Вот здесь я для пущей надежностиизобразил карандашом сосуд. Вот здесь – план подвала, добытый через строившегодом архитектора… да возьмите, пожалуй, и план всего здания, вам будет легче.Вот лестница в подвал, вот, я пометил, тот закуток, где валяется искомое… Ну, ауж как вы туда проникнете – это, простите, ваше дело и ваше ремесло.Согласитесь, коли уж я плачу такие деньги, следует и вам проявитьоборотистость…