Его обострённое состояние тревожности и отчаяния виделось логичным следствием регрессии. В своём журнале Столе отмечала:

«Регрессия [именно так!] предполагает отчасти возврат пациента к ранним травмирующим воспоминаниям детства, а отчасти — “пересказ” этих событий во взрослом состоянии посредством совершения насильственных действий и убийств, о которых он рассказывает следствию».

Перед судебным заседанием по делу Чарльза Зельмановица адвокат Гуннар Лундгрен направил письменное обращение к суду, пытаясь объяснить специфические психологические и медицинские особенности его клиента:

«Когда на предстоящем суде он будет вынужден сообщать драматичные и вызывающие ужас подробности, возможно возникновение приступов паники и отчаяния, ввиду чего в заседании наверняка придётся сделать несколько перерывов. В такие моменты у него случаются судороги, и ему становится сложно говорить. Однако справиться с этим помогут покой и несколько таблеток».

В этом суде многое было поставлено на карту: признать Томаса Квика невиновным фактически означало положить конец следственным действиям. В зал пришло немало людей, желавших воочию взглянуть на настоящего монстра и услышать о его зверствах.

Когда 1 ноября публику впустили в зал суда, их ждало зрелище, пробирающее до мурашек и не способное оставить равнодушным ни одного человека. На столе, тщательно подготовленном Кристером ван дер Квастом, лежали предметы, которые на протяжении всего процесса должны были находиться перед глазами судей, процессуальных сторон и зрителей. Тут были и лучковая пила, и остатки полусгнившей кожаной куртки, и изодранный ботинок фирмы Playboy.

Мать Чарльза Зельмановица Инга и его младший брат Фредерик с содроганием прошли мимо стола, стараясь не смотреть на него, но всё же успели заметить и ботинок, и остатки куртки, в которых был подросток, когда исчез семнадцать лет назад. И пилу…

Все эти предметы служили мрачным напоминанием о характере процесса, создавая при этом иллюзию найденных улик.

Пилу нашли в нескольких сотнях метров от останков Чарльза, но судмедэкспертам не удалось обнаружить следов порезов на костях мальчика. Да и Квик не говорил, что бросил её в лесу. Лоскуты кожаной куртки — неприятный намёк на то, что, несмотря на многочисленные допросы, Томас так и не сумел припомнить одежду Чарльза. Примерно то же можно было сказать и о ботинке, лежащем на столе прокурора: Квик настаивал, что на ногах мальчика были сапоги.

В мрачной «кунсткамере» Кристера ван дер Кваста отсутствовала, однако, одна улика, которая могла бы стать неопровержимым доказательством вины Квика, неоднократно заявлявшего, что на Чарльзе в тот день был кожаный ремень с металлической пряжкой. Суд спрашивал о нём младшего брата погибшего, Фредерика. В приговоре отмечается:

«Фредерик Зельмановиц заявляет, что не может с уверенностью сказать, был ли у Чарльза указанный ремень. При этом он отчётливо помнит, что подобный пояс имелся у него самого».

Суд констатирует: «Этот пояс братья могли одалживать друг другу».

Если Квик говорил правду, то ремень должны были обнаружить рядом с останками. Криминалисты долго пытались отыскать его; даже применяли металлоискатели. На месте преступления нашли пуговицы и крючки со сгнивших джинсов, но ремня словно след простыл.

Именно поэтому его сейчас и не было на столе прокурора. Вместо него пришлось положить три других предмета.

Из всего, что обсуждалось и демонстрировалось в зале заседания, самое большое впечатление на присутствующих произвела видеозапись, сделанная во время следственного эксперимента в лесу.

Пелле Тагессон, «эксперт по Квику» газеты «Экспрессен», до сих пор вспоминает об этом:

«Я увидел Квика в зале суда. Мне он показался совершенно обыкновенным парнем. А потом я увидел ту запись. Она повергла меня в шок! Помню, я подумал: как ужасно, что я пожал ему руку при встрече».

Несмотря на противоречивые данные, озвученные во время заседания, Пелле Тагессона окончательно убедили в виновности Квика кадры фильма, в котором подозреваемый издавал гортанное мычание. Сомнения как рукой сняло:

«То, что происходило во время следственного эксперимента, просто не могло быть притворством».

Перед заседанием Кристер ван дер Кваст попросил суд выслушать эксперта в области психологии. Он даже порекомендовал человека, обладающего достаточной компетенцией в данном вопросе, — Свена-Оке Кристиансона.

Кристиансон уже давно работал над этим делом по просьбе прокурора, и его участие как независимого эксперта, разумеется, было недопустимо. И всё же ничто не помешало ему прибыть в суд и дать оценку собственным выводам.

Кристиансон предоставил суду два экспертных заключения, одно из них — «по поводу предпосылок сделанных Томасом Квиком заявлений с психологической точки зрения»:

«В вопросах того, что помнит преступник, я обращал особое внимание на методы и воспоминания серийного убийцы, а также на факты и события, имевшие место прежде и характерные для данного типа преступлений».

Другими словами, Кристиансон изначально считал Квика серийным убийцей. До суда он публично назвал его маньяком и каннибалом:

«Действия весьма примитивны. Его поступки — это отражение ребёнка внутри него. Поедание частей тела может представляться иллюзией, существующей внутри него жертвы: дети как бы продолжают жить в его теле», — объяснил Кристиансон в интервью «Экспрессен» в первый день судебных слушаний.

Казалось, все уже забыли, что Томас Квик ещё не осуждён ни за одно убийство.

Давая свидетельские показания, профессор Ларс Лидберг не скрывал, что абсолютно убеждён в виновности Квика, и называл причины его поступков:

«В случае Квика важным представляются насильственные действия его отца и матери. Вследствие этого возникла связь между сексуальностью и агрессивностью».

Откуда у него была уверенность в фактах насилия и сексуальных домогательствах в отношении Квика со стороны его родителей — неизвестно. Так или иначе, именно на основе этих событий профессор Лидберг и составил «научное» объяснение происходящего.

По его мнению, вынужденное многократное повторение акта убийства Квиком также объяснялось и тем, что он «прячет останки убитых людей и сохраняет некоторые части тел в качестве талисманов».

Квик уже признался в совершении убийства Чарльза Зельмановица, поэтому первостепенной задачей суда было разобраться, не являлось ли это признание ложным.

Свен-Оке Кристиансон подробно рассказал о различных видах ложных признаний и подытожил:

«К случаю Квика всё это не относится».

Когда настала очередь самого Квика давать показания, защита попросила публику покинуть зал, и ходатайство было удовлетворено. Квик заверил суд, что ничего не читал об исчезновении Чарльза Зельмановица.

Это было важное заявление. К сожалению, в нём не было ни капли правды. Но Квик не просто признался в убийстве, прочитав короткую заметку о Чарльзе в газете. Он имел возможность беспрепятственно покидать клинику и внимательно следил за всем, что пишут в прессе. В рукописи Маргит Норель и Биргитты Столе о Квике я к тому же нашёл абзац, из которого становится ясно: у Томаса появился дополнительный источник информации. Дамы цитируют Квика: