Он медленно двинулся в сторону Гоши, усмехаясь весьманедобро, постукивая сжатым кулаком по левой ладони. На ходу цедил сквозь зубы:

– Тебя ж предупреждали, придурок жизни… Ведь зналпрекрасно, что менты трясут антикварку сосредоточенно и методично… Блядь, ну уменя слов нет – погореть из-за кортика паршивого, взявши пять штук рублями…

Гоша потихонечку пятился, пока не уперся спиной в огромаднейшийсервант довоенных времен, только что прибывший из реставрации, – иотступать стало некуда по самым что ни на есть техническим причинам. Смолиннадвигался, крутя головой:

– И все бы ничего, но как над тобой камера хохотатьбудет – все равно что трусы с веревки стырить… Пять штук!

Оказавшись вплотную с проштрафившимся продавцом, оностановился, глядя все так же грозно. Гоша, судя по лицу, уже смирился сгрядущим воздействием на организм. Вот только Смолин руки распускать несобирался: как-никак свой парень, давний сотрудник, проверен в большом и вмалом, а таких трудно искать и воспитывать, антикварный бизнес в этом плане –штука консервативная. Да и потом, если вспомнить все случаи, когда прожженныеволки горели на сущей ерунде…

И все же в воспитательных целях он еще какое-то времяпостоял с грозным видом, держа Гошу в неизвестности. Посчитав, что моральнаяэкзекуция состоялась, разжал кулаки и похлопал удрученного парня по плечу:

– Ну ладно, не буду, что ты уж… Не смертельно.Как-нибудь переживем, бывало и хуже… Тем более ты, цинично говоря, контору неподставил, а исключительно себя. Хвалю. Так и должны поступать настоящиепионеры или там скауты…

– Я ж не дурак… Понимаю насчет групповухи…

– Молодец, – сказал Смолин серьезно. –Правило все брать на себя не из романтики придумано, а по причинам, насквозьпрактическим… Ладно. Вытаскивать мы тебя, конечно, будем, что ж с тобой делать…Как все было?

Сначала сбивчиво, потом все более приходя в себя, Гошаповедал стандартную, в общем, историю: заглянул в магазин мужичок, весь такойиз себя компанейский, душа нараспашку, тельняшечка из-под рубашки, улыбка нашестьдесят четыре зуба. Слово за слово, и выяснилось, что один бывший мореманхочет сделать подарок на день рождения другому бывшему мореману, с которымвместе якорную цепь от ржавчины напильником чистили и акул шваброй отгоняли отсекретного радара в носовом бульбе. Денег в обрез, так что желательно чтоподешевле, но непременно настоящее… Ну, а дальше и слушать не стоило. Стандарт.Хотя до сих пор ловятся, ловились и ловиться будут.

– Главное, сука, выглядел убедительно…

– Чего ж ты хочешь, – сказал Смолинзадумчиво. – Ему положено. Значит, толковый опер, это тебе не мочалка сорденом Ленина и «обнищавший профессор», которых за версту видно… Что вобъяснительной написал?

– Как было…

Смолин досадливо поморщился:

– Дети малые, ей-богу, поколение непуганых идиотов… Японимаю, что тебя, целочка ты наша, впервые в жизни менты прижучили, но надо жбыло думать…

– А что мне оставалось?

– Слушай внимательно, – сказал Смолин срасстановкой. – Они тебя вскоре же потянут на увлекательную процедуру подскучным названием «возбуждение уголовного дела». А до тех пор никто и не могтебя письменно предупреждать об уголовной ответственности за дачу ложныхпоказаний… Ведь ничего такого не было?

– Не было…

– Вот видишь… Запоминай. Показания ты напишешь новые. Идело было так: покупатель этот сраный сказал, что хочет показать кортиквторому, который сидит в машине и по каким-то своим причинам в магазин зайти неможет. Ты, не питая особого доверия к человечеству, согласился, но взял с негозалог в пять тысяч рублей – чтобы не так обидно было, если он драпанет сраритетом. Усек? Так и было. И брал ты с него залог. Другими словами, никакойтакой «продажи» не имело места быть. Уяснил?

– Ага. А если спросят…

– Почему ты сначала объяснял так, а потом – этак? Нуконечно, спросят, они ж не дураки, службу знают… Вот тут ты будешь стоять насвоем, как монумент: первую объяснительную накропал, будучи в состояниисильного душевного волнения… только словечки сам подбери, не такие казенные,чтоб не шпарить канцеляризмами… В общем, с тобой впервые в жизни случиласьтакая неприятность, ты разволновался, себя не помнил, окружающее воспринималплохо – вот и накатал под диктовку навалившихся на тебя ментов, что говорили. Атеперь опомнился, трезво все взвесил, вспомнил, как было на самом деле… и уж с этогоне сходить, ясно?

– Они ж поймут…

– Ну конечно, поймут, – сказал Смолин, ухмыляясь почтивесело. – Они и не такое видали-слыхали… Только как они тебе докажут – и,главное, судье, – что все происходило не так, как ты толкуешь, а именнотак, как они утверждают? Твое слово супротив ихнего, и не более того. Если онине писали разговор и не снимали… да нет, я уверен, ни того, ни другого. Во всехтрех предшествующих случаях не было ничего подобного. Прокатит. Главное, стойна своем и помни накрепко: добровольное признание и сотрудничество соследствием ничего не облегчают, а наоборот, отягощают… Ну, и вытаскивать тебябудем со страшной силой. Отмажемся, не впервые… Топай домой, выпей малость,отоспись – и готовься барахтаться, как та лягушенция в крынке со сметаной…

Он ободряюще похлопал по плечу чуточку повеселевшего Гошу и,не оглядываясь более на него, направился в кабинет. Еще издали слышно было, какКот Ученый, мастерски вывязывая семиэтажные конструкции, кроет всеправоохранительные органы, сколько их ни есть на свете, и шантарские вчастности. Причины были самые житейские: после инвентаризации содержимогоКащеевых закромов Смолин выделил всей троице кое-какую долю – скорее малуюпремию. Премия Хижняка как раз и олицетворялась в достаточно редком и недешевомклиночке, помимо прочего – и клинок этот он поленился нести домой, оставилздесь, где его вкупе с другими и прихватили стражи закона.

– Матом горю не поможешь, – сказал Смолин, встав вдверях. – Равно как и прочим красноречием. Вообще, орлы, скажу вам честно– сам по себе недавний инцидент меня в данную минуту не особо и интересует.Тяжелее бывало, однако ж выстояли… Действовать надо – но в другом направлении…

Каждому из них по отдельности и всем вместе Смолин доверялабсолютно. Они не работали у него на зарплате и, если докопаться до корней,никак не были теми, кто пышно именуется «друзьями». Они просто-напросто черт-тесколько лет были с ним повязаны общим развеселым бизнесом, и в доле бывалисплошь и рядом, и услуг друг другу оказали немало. Короче говоря,наличествовало то, что порой крепче дружбы, – спаянная общим интересомкоманда…

– Пацана, собственно, и без нас вытащат, – сказалСмолин. – Мы тут – сбоку припека, стараться будет умный дядька адвокат, ифлаг ему в руки. Меня сейчас другое интересует. Чертовски хотелось быошибиться, но не могу я, други и соколы, отделаться от впечатления, что закулисами притаился некто новый. Что скромненько маячит в отдалении какой-тоигрок, о котором мы ни черта не знаем, – а вот он о нас знает больше, чемхотелось бы… Кто-то еще влез в игру.