– Итак? – спросил Смолин, светски прихлебывая кофеи светски улыбаясь. – Я так понял, что-то случилось?

– Ну, не вполне…

– Вы говорили, нужен мой совет…

– Можно и так сказать, – прямо-таки лучасьочарованием, ответила Даша и еще более светски омочила алые губки в кофии,поглядывая на Смолина поверх чашки так невинно, обольстительно и чарующе, чтовпору бы и обомлеть.

Кому-нибудь помоложе и поглупее, не жеванному жизнью нашестьдесят четыре зуба… и я, кажется, имею на примете кандидатов, подумалСмолин. Что их долго искать-то…

А впрочем, он и не собирался сидеть с каменным выражениемлица. Чтобы подыграть должным образом, явственно расслабился и обозначил налице классическую мужскую одурелость, открыто таращась то туда, где невесомыйхалатик пикантно распахнулся, то туда, где его не имелось вовсе. И вскореубедился по кое-каким нюансам девичьей мимики, что Дашенька, несомненно, сторжеством подумала нечто вроде: «Готов, старый хрен, пустил слюнки…» Маленькаяи глупенькая, что поделать. Не успела еще уяснить, что неглупый мужикпараллельно с пусканием слюнок способен думать совершенно о другом. Хотя… Иныевполне взрослые дамы пребывают в плену тех же заблуждений – будто тупые мужикине способны одновременно пожирать глазами дамские прелести и цинично думать очем-то постороннем…

– Итак? – спросил Смолин.

– Василий Яковлевич, я вас заочно уважаю и ценю какбольшого профессионала…

Точно рассчитанная пауза. Точно рассчитанный томный взгляд.Точно рассчитанное небрежное движение, заставившее халатик распахнуться ещеприманчивее. «Что ж ты такая дура-то? – подумал Смолин. – Скучно ужестановится…»

– И только-то? – спросил он удрученно. – Былобы лучше, окажись вы, Дашенька, в меня тайно влюблены. Мечта стареющего мачо –чтобы в него оказалась тайно влюблена очаровательная девушка вроде вас…

– Как знать, как знать… – отозвалась нимфетка,глядя зазывно и лукаво.

В разговоре явственно обозначился тупичок. Не настолькоСмолину было приятно сидеть напротив полуголой девицы и чесать язык – да и она,судя по глазам, чуточку тяготилась пустой болтовней.

– Так что там за дело? – сказал он не безнастойчивости.

– Дело… Дело действительно серьезное. ВасилийЯковлевич, вы случайно не в курсе, куда делись… куда делась дедушкинаколлекция?

– А почему именно я должен быть в курсе? –моментально отозвался Смолин голосом самым что ни на есть удивленным, глядя доомерзения открыто и честно. – Ваш дедушка, Дашенька, был стариком скрытными подозрительным, это всем известно и вам наверняка тоже. О его коллекции самыефантазийные слухи ходили, а вот в натуре ее никто и не видывал. Как и я…

– Вы уверены?

– Ну разумеется, Даша…

– А мне вот кажется, что это именно вы ее забрали…

– Креститься надо, ежели кажется, так старики бают…

– Я серьезно, Василий Яковлевич. Есть сильныеподозрения, что именно вы ее забрали. Вы были последним, кто дедушку виделживым…

– Ну и что? – Смолин улыбнулся насколько могбеззаботнее. – Неужели у вас в голове – старые классические романы?Роковые тайны, выданные на смертном одре, прерывающийся шепот умирающего: «Двашага на восток от мельницы, потом еще десять – в сторону раскидистого дуба, тами нужно копать, когда тень в полдень упрется в сортир…» Глупости какие.

– Может быть, – сказала она, глядя серьезно ицепко. – А может, и нет. Коллекция у вас.

Смолину надоело играть в дипломатию.

– Ну, а если бы даже? – спросил он безулыбки. – Нет, я ничего не утверждаю, я просто абстрактно теоретизирую:возможно, не исключено, вероятно… И что в этом случае? Что следует делать наданном историческом этапе?

– Поделиться, – сказала Даша твердо. – Ядевочка неглупая и жизнь чуточку знаю, в с ё вы не отдадите просто так. Но хотябы половину.

– А на меньшее, значит, не согласна?

– Никоим образом. Половину.

– А мотивы и основания?

– Это мой дедушка. Родной.

– Тысячу извинений, прелестная моя, но это никакой немотив и никакое не основание, – сказал Смолин. – Ну, ваш, ну, родной,роднее не бывает… И что? Родственные связи, знаете ли, еще не означаютавтоматически права наследования.

– Означают.

– Ну, предположим… В некоторых, четко прописанныхзаконом случаях. В некоторых. Собственно говоря, Даша, вы и заикаться не можетео том, что вам что-то принадлежит из дедушкиного имущества, если нет прямогозавещания, пока живы ваши родители. Вот они, согласен, могли бы кое на чтопретендовать… они, но не вы. Они что, вас уполномочили со мной вести этотразговор?

– Нет, конечно.

– Вот видите. У меня есть дурацкая привычка, Даша.Стараюсь соблюдать законы скрупулезнейше. От и до. Если нет четко оговоренныхусловий завещания, та же квартира автоматически переходит вашим родителям. Номы-то не о квартире, верно? Мы о неких коллекциях…

которых, собственно говоря, никто никогда не видел. Или вывидели?

Она промолчала. Неотрывно смотрела на Смолина уже без теникокетства. Потом сказала:

– И все равно, если по справедливости, нужноподелиться…

– А если все мне оставлено? – спросил Смолинтихо. – Вот, предположим, именно так дело и обстоит. Поверьте моемучестному слову. Любой может оставить нажитое кому угодно: черту в ступе,Джорджу Бушу, программе «Комеди клаб», Обществу защиты животных… а также любомуиндивидууму независимо от гражданства. И что?

– Вы и так не бедствуете. А у меня – шаром покати.

– Милая, ну это уж тем более не мотив, – сказалСмолин серьезнейшим тоном. – У вас ничего, а у меня до хрена, так чтоизвольте поделиться… Шаткая идеологическая основа. В советские времена и тосмотрелась бы несерьезно, а уж теперь, в эпоху рынка и индивидуализма… Вы,простите меня, никак не убогий дошколенок, которому позарез нужны деньги наоперацию в Женеве, без которой он через месяц умрет… Здоровы, красивы, учитесьв хорошем заведении, руки-ноги на месте, ума палата… Извольте уж добиватьсясвоего сами. Я не филантроп, честно…

Она гибко выпрямилась и, подойдя танцующей походкой, уселасьна широкий подлокотник смолинского кресла. Халатик распахнулся вовсе ужоткровенно.

– Василий Яковлевич, – сказала Даша, глядя ему вглаза с легкой, циничной ухмылочкой. – Мы что, никак не можемдоговориться? Я – девочка без комплексов, а вы – нормальный мужик, у васдавненько уж стоит, чего там… Попробуем найти консенсус? На долгий срок… Еслихотите.

– Дашенька, вы прелесть, – сказал Смолин искренне. –И у меня действительно стоит со страшной силой, чего там… Но вот проклятыегоды, знаете ли… Того, что вы мне предлагаете, я уже повидал достаточно, чтобыплатить такую цену… Циник я, деловой человек… Простите великодушно, неполучится…