Он ждал, что я скажу что-то еще — старый трюк, когда тыостаешься спокойным, позволяя другим лезть напролом, набивая себе шишки, — вкомнате повисла напряженная тишина. Мои руки покоились на сумочке. Мак-Олиф смотрелна меня, а я смотрела на него.

«Ты расскажешь мне, женщина, — говорили его глаза. — Тырасскажешь мне все, что я захочу узнать… дважды, если мне это понадобится».

А мои глаза отвечали: «Нет, приятель. Ты можешь сидетьздесь, пронзая меня своими сверкающими ярко-голубыми глазами, пока пылающийогонь не превратится в замерзший каток, но ты не выбьешь из меня ни слова, покасам не откроешь рот и не спросишь».

Эта дуэль глаз продолжалась почти минуту, и к самому концу япочувствовала слабость и желание сказать хоть что-нибудь, хотя бы: «Разве мамане учила вас, что невежливо глазеть на человека?» Затем заговорил Гаррет —вернее, его желудок. Раздалось громкое бу-у-ур-р-р-р-рча-а-а-ние-е-е-е-е.

Мак-Олиф посмотрел да Гаррета с отвращением, а тот вытащилперочинный ножичек и стал вычищать грязь из-под ногтей. Мак-Олиф досталзаписную книжечку из внутреннего кармана шерстяного пиджака (шерсть! в июле!),что-то просмотрел в ней, а потом спрятал ее обратно.

— Он пытался выкарабкаться наружу, — наконец произнес он такнебрежно, как будто говорил: «Меня пригласили на ленч».

Ощущение было такое, будто кто-то воткнул вилку мне в бок,но я попыталась не показать этого.

— О, неужели? — изумилась я.

— Да, — подтвердил Мак-Олиф. — Шахта колодца выложенаогромными булыжниками (только он произнес «булишниками», Энди, как говорят вШотландии), мы нашли окровавленные отпечатки пальцев на нескольких камнях.Оказывается, ему удалось подняться на ноги, а потом медленно, камень за камнем,вскарабкаться вверх. Наверное, на это потребовались усилия Геркулеса,превращающие нестерпимую боль в адские муки.

— Мне очень жаль, что он так страдал, — произнесла я какможно спокойнее, чувствуя в то же время, как пот выступает у меня под мышками(помню, я испугалась, что капельки пота появятся на лбу и висках, и он сможетзаметить их). — Бедняга Джо.

— Да, — согласился Мак-Олиф, его глаза-прожекторы, устав,мигнули. — Бедный… старина… Джо. Я считаю, что он вполне мог бы самостоятельновыбраться из колодца. Возможно, он вскоре бы умер, даже если бы и выбрался, ноон мог сделать это. Однако что-то помешало ему.

— Что же? — спросила я.

— У него оказался пробитым череп, — ответил Мак-Олиф. Взорего был все таким же острым, а вот голос напоминал мурлыканье кошки. — Междуего ног мы обнаружили большой камень. Он весь покрыт кровью вашего мужа, миссисСент-Джордж. И в этой крови мы обнаружили множество фарфоровых осколков.Знаете, к какому заключению я пришел?

Раз… два… три…

— Похоже, что этот камень выбил его искусственные зубы, также как и проломил ему голову, — сказала я. — Ужасно — Джо очень нравились егозубы, и я не представляю, как это Люсьену Мерсею удалось угодить ему.

Губы Мак-Олифа дрогнули, когда я высказала это предположениеи посмотрела на его зубы. Никаких пломб. Мне кажется, он предполагал, что этобудет выглядеть как улыбка, но ему это не удалось. Ни грамма.

— Да, — произнес он, демонстрируя оба ряда беленькихаккуратненьких зубов. — Да, я тоже пришел к такому выводу — это фарфоровыеосколки его нижней челюсти. А теперь, миссис Сент-Джордж, — есть ли у вас хотькакое-то предположение, как мог этот камень ударить вашего мужа, когда он ужепочти выбрался из колодца?

Раз… два… три.

— Нет, — сказала я. — А у вас?

— Да, — ответил он. — Я подозреваю, что кто-то вырвал каменьиз земли и изо всей силы ударил в обращенное вверх умоляющее лицо.

Вновь в кабинете повисло тяжелое молчание. Одному Богуизвестно, что я хотела сказать; я хотела вскочить и сказать: «Это не я. Можетбыть. кто-то и сделал это, но только не я». Однако я не сделала этого, потомучто снова была в этот момент в зарослях ежевики, и теперь повсюду меня окружалипроклятые колодцы.

Вместо того чтобы заговорить, я молча смотрела на Мак-Олифа,чувствуя, как меня кидает в пот, а руки вот-вот судорожно сожмутся. У меняпобелели ногти… и он заметил это. Мак-Олиф был рожден, чтобы замечать такиевещи; глаза его снова засияли, как прожекторы на маяке. Я попыталась снова призватьна помощь Веру: как бы она смотрела на него — как будто бы он был всего-навсегокомочком собачьего дерьма, — но под его пронзительным, буравящим взглядом этоне удалось. Раньше мне казалось, что Вера здесь, в этой комнате, со мной рядом,но теперь все было по-другому. Теперь здесь не было никого, кроме меня и этогомаленького, аккуратного шотландского доктора, который, возможно, развлекался,как детектив-любитель в журнальных рассказах (и чьи свидетельские показания,как я выяснила позже, отправили в тюрьму уже больше дюжины человек), и ячувствовала, что все ближе и ближе подхожу к тому моменту, чтобы открыть рот ивыдать что-нибудь. И, черт побери, Энди, я не имела ни малейшего представления,что я скажу, когда настанет этот момент. Я слышала тиканье часов на столеГаррета — они очень громко отсчитывали время.

И я уже собиралась что-то сказать, когда человек, о которомя совсем забыла — Гаррет Тибодо, — заговорил вместо меня. Он заговорил,волнуясь и торопясь, и я поняла, что он не может больше выдержать этогомолчания — наверное, ему показалось, что оно будет длиться, пока кто-либо изнас не закричит, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

— Послушай, Джон, — сказал он. — Я считал, что мы ужесогласились с тем, что Джо сам ударился об этот камень и…

— О, почему бы тебе не заткнуться! — взвизгнул Мак-Олифвысоким, расстроенным голосом, и я расслабилась. Все было позади. И я зналаэто, и верила, что маленький шотландец тоже знает это. Это было так, будто мыоба с ним находились в темной комнате, и он щекотал мне лицо лезвием бритвы… апотом старина констебль Тибодо неуклюже зацепился ногой об окно, и темнота сгрохотом и шумом растворилась в свете дня, и я увидела, что он прикасался комне всего-навсего пушинкой.

Гаррет пробормотал что-то насчет того, что Мак-Олифу неследовало бы разговаривать с ним подобным образом, но док не обратил на него нималейшего внимания. Он снова повернулся ко мне.

— Ну так что же, миссис Сент-Джордж? — голос его звучалжестко, напористо, как будто он загнал меня в угол, но тогда мы уже оба знали,как все обстоит. Ему оставалось только надеяться, что я сделаю ошибку… но мненужно было думать о троих детях, а имея детей, вы становитесь оченьосторожными.

— Я сказала вам все, что знала, — произнесла я. — Оннапивался, пока мы ждали начала затмения. Я приготовила ему сэндвич, надеясь,что это хоть как-то смягчит его, но напрасно. Он орал, а потом ударил меня ипомотал мне нервы, поэтому я и ушла на Русский Луг. Когда я вернулась, его ужене было. Я думала, что он ушел с кем-нибудь из своих дружков, но, оказывается,в это время он уже лежал на дне колодца. Наверное, он хотел сократить дорогу.Может быть, он искал меня, желая попросить прощения. Этого я так никогда и неузнаю… и, может быть, это хорошо. — Я смело взглянула ему в глаза. — Вы можетеиспробовать это на себе, доктор Мак-Олиф.