Бастет отняла руки от лица, принявшего отрешенное выражение.

— Он не знает, — мрачно ответила она.

— Чтобы Азамат и не догадался? — хмыкнул я. — Сильно в этом сомневаюсь.

— Я не давала повода усомниться. Он никогда не сопровождает меня в вылазках.

— И давно у тебя этот страх?

— Давно. С детства.

— Тебя покусала гиена?

— Нет. Но она могла меня съесть, — она продолжала мрачно отвечать, уставившись отсутствующим взглядом в песок.

Я начинал понимать, что ее рассудок лишь частично находится здесь. Сейчас она погрузилась в себя, переживая события прошлого.

Внезапно в моей голове вновь зазвучал голос. Но на этот раз это было не отчаянное взывание совести, пытавшейся вернуть обратно на «путь истинный». Нет, голос имел другой, доселе мне незнакомый оттенок. Сладкий. Вкрадчивый.

«Ну, чего же ты стоишь? Неужели не видишь, что сейчас самый наиподходящий момент! В твоей руке меч. Она даже не смотрит на тебя, полностью погрузившись в свои переживания. Просто подойди и перережь ей горло, а затем седлай того верблюда, тюки которого полнятся сокровищами, и ты свободен! Богат! Свободен и богат!».

Мне стало слегка не по себе от этого нового, вкрадчивого голоса.

«Свободен и богат!».

Бастет продолжала сидеть на песке, молча, уставив отрешенный взгляд в пустынный покров, песчинки которого вяло перекатывались под слабым и горячим ветерком.

«Свободен и богат!».

Я почувствовал, как мои пальцы крепко сжали деревянную рукоять меча. Медленно, не сводя глаз с этой прекрасной женщины, я стал приближаться. Ноги, обутые в кожаные сандалии, бесшумно ступали по раскаленной поверхности пустыни, однако мне казалось, будто они мгновенно налились свинцом. И хотя расстояние было всего в четыре или пять локтей, я был уверен, что на его преодоление ушла целая вечность. Я стоял и смотрел на Бастет, не в силах принять окончательное решение.

«Давай же! Всего один удар, и не нужно будет рисковать жизнью. Грабить караван. Придумывать планы, как обезопасить себя от Азамата. Как разбогатеть и зажить припеваючи. Всего лишь один удар. Один удар — и весь мир у твоих ног!».

Сжав рукоять с такой силой, что костяшки пальцев побелели, я медленно занес руку с мечом для удара. В то мгновение я осознал, что голос совести, похоже, покинул меня навсегда.

10

Я вернулся в палатку и грузно опустился на циновку. Взял кувшин с водой и сделал несколько больших глотков. Заметив к своему удовлетворению, что пальцы не дрожат, поставил сосуд обратно и лег, запрокинув руки за голову. Меч положил рядом. Ветер снаружи немного усилился, и стены шатра слегка колыхались, успокаивая нервы.

«Правильно ли я поступил? Не знаю. Но могу с уверенностью сказать, что „правильно“ не всегда значит „верно“. Да, уж в этом я убедился на собственной шкуре».

Я глубоко вздохнул и закрыл глаза.

«Слишком много событий для одного вечера».

Полог шатра внезапно откинулся, и внутрь вошла Бастет. На всякий случай я положил ладонь на рукоять меча, но она не попыталась его отнять. Лишь молча села на соседнюю циновку. Я буквально ощущал на себе ее взгляд.

Прошло некоторое время прежде, чем я услышал голос нубийки:

— Почему?

— Что, «почему»?

— Почему ты не убил меня?

— С чего ты взяла, что я собирался?

— Хватит, — ее тон был одновременно печальным и резким.

Я решил, что скрывать бесполезно:

— На то есть причины.

— Какие?

— Я отвечу, если ты объяснишь кое-что.

Она промолчала, поэтому я спросил:

— Ты даже не попыталась помешать мне. Не побежала. В чем дело?

— Не знаю, — она замялась, — видимо, в тот момент мне было все равно, выживу я или нет. Это похоже на волну, которая захлестывает тебя целиком, и на какое-то время ты перестаешь воспринимать опасность.

Я вспомнил, как испытывал несколько раз нечто подобное. На Дороге Процессий, когда Этеру и Тиридат тащили меня по жаре, закованного в кандалы в сторону храмовой темницы. В клетке тюрьмы после того, как узнал о гибели Сему. И после издевательств Тегим-апала.

Поэтому, не раздумывая, ответил:

— Могу понять.

— Нет, не можешь.

Я поднял веки и посмотрел на Бастет. Она не сводила с меня взгляда своих темных глаз. На лице не осталось даже следа того замешательства и отчаяния, что еще так недавно обуревали ее. Но, все равно, это была не та самая Бастет, с которой я встретился в первый раз. Словно что-то надломилось внутри нее. Треснуло, но не рассыпалось до конца.

— Думаешь, ты особенная? — спокойно спросил я. — Считаешь, что только тебе боги уготовили возможность ощутить себя полным дерьмом? Это ложь и самообман, — я отвернулся и устремил взгляд в потолок, — но я не собираюсь тебе что-либо доказывать.

Наступило тягостное и долгое молчание, прерываемое лишь похлопыванием палатки на ветру, да редким пофыркиванием верблюдов.

Наконец, Бастет нарушила тишину:

— Я ответила.

— А?

Я надеялся, что она избавит меня от дальнейших разъяснений, ибо желания изливать душу не было от слова совсем.

— Я объяснила. Но ты так и не сказал, почему не убил меня?

«Я могу и не отвечать. С другой стороны, почему бы и нет?».

Вздохнув, я произнес:

— Как я сказал, были на то причины.

На несколько секунд я взял паузу, собираясь с мыслями. Нубийка терпеливо ожидала продолжения.

— Во-первых, я совсем не ориентируюсь в пустыне, и понятия не имею, куда идти. Да, я мог бы повернуть назад в сторону лагеря Азамата, но какой смысл? Даже если, каким-то чудом, мне удастся найти дорогу