Она опять тихо заплакала, так же как недавно в метро, неменяя позы, не пряча лица, не всхлипывая. Ему все стало ясно. Какой смыслвстречаться с девушкой, если избегаешь близости с ней? На дворе-то, почитай, неВикторианская эпоха, а самая что ни есть сексуальная революция. Доценко работалс ней, это очевидно. Пока была нужна – бегал исправно на свидания, а стала ненужна – бросил. Как сломанную игрушку, от которой все равно никакого толку.

Он подошел к Анне, обнял ее, стал тихонько гладить поголове.

– Поплачь, Анечка, поплачь, – ласково заговорилон. – Слезы – это дело хорошее, они душу очищают.

– Зачем вы со мной возитесь? – дрожащим голосомпробормотала она. – Чего вы от меня хотите? Уйдите, пожалуйста.

– Куда же мне идти? Метро уже не ходит, а я без машины.Выгоняешь меня ночью на мороз? А я-то думал, ты добрая.

Анна внезапно резко вырвалась из его рук и вскочила состула. Лицо ее исказила такая ярость, что Евгению стало не по себе.

– Ненавижу! – закричала она. – Ненавижу васвсех! И его тоже! Убью! Своими руками задушу! Подонок!

– Тихо! – Парыгин тоже повысил голос. – Ану-ка перестань орать, весь дом перебудишь.

– И вас ненавижу! Вы все одинаковые!!!

Она попыталась оттолкнуть его и выскочить из кухни, ноЕвгений ловко перехватил ее руки и изо всех сил сжал. Несмотря на существеннуюразницу в росте, Анна оказалась значительно слабее, хотя ему пришлось приложитьнекоторое усилие, чтобы ее удержать. Спортсменка, что и говорить. Она яростновырывалась из его цепких рук и даже пыталась брыкаться, глаза ее сверкали, лицопобледнело, губы превратились в узкую полоску. Через несколько мгновенийПарыгин с удивлением ощутил, что ему все труднее удерживать разбушевавшуюсядевушку, в ней словно нарастала некая неведомая сила, придавая мускуламкрепость, а движениям – резкость и быстроту. «Идиотизм, – мелькнуло у негов голове, – стою среди ночи в чужой кухне и чуть ли не дерусь с незнакомойдевицей. Бешеная какая-то! Откуда только силы у нее берутся?»

Анна каким-то образом ухитрилась вывернуться и схватила егоза волосы. От неожиданной боли Парыгин взвыл и тут же перестал сдерживаться инапоминать себе, что имеет дело с женщиной. Проведя болевой прием, он быстроуложил Анну на пол, заведя ее руки за спину. Ярость ее утихла так жемоментально, как и вспыхнула. Теперь она лежала на полу, уткнувшись лицом в неособенно чистый линолеум, и, похоже, снова собралась плакать. Евгений присел накорточки рядом с ней.

– Ну ты чего? – спокойно спросил он. – Налюдей бросаешься… Аня, прекращай-ка все это. Я понимаю, тебе плохо, но тыдолжна перетерпеть. У тебя другого выхода нет, понимаешь? Драками и насилием тыситуацию все равно не поправишь, твой парень тебя бросил, и он не вернется,даже если ты меня в кровь изобьешь. Даже если убьешь совсем. Он не вернется, ис этим тебе придется смириться. Ну, все? Можно вставать?

Он отпустил ее руки и помог ей подняться. Лицо девушки былопо-прежнему бледным, но глаза снова потухли и уже не сверкали так яростно, какнесколько минут назад.

– Простите, – сказала она ровным голосом. – Яне должна была себя так вести. Простите. Я забыла, как вас зовут.

– Евгений Ильич, – напомнил Парыгин.

– Да… Простите, Евгений Ильич.

– Тебе уже лучше?

– Да. Со мной все в порядке.

Голос ее делался все тише и тише, и Евгений понял, что онаснова уходит, погружается в свою депрессию. Ну и психика у этой девицы! Надоже, какие резкие перепады…

Он обнял ее за плечи и осторожно повел в комнату. Анна шла,не сопротивляясь, и послушно уселась рядом с ним на диван. Парыгин не былспециалистом в области психиатрии и плохо представлял себе, как вести себя ичто нужно делать с такой нервной особой, поэтому положился на интуицию. Аинтуиция подсказывала ему, что нужно немедленно уложить Анну в постель. Можно ина пол. Это все равно. Если она умирала по своему черноглазому менту, а тот ниразу этим не воспользовался, то в ней должна быть бездна нерастраченнойсексуальности, копившейся, судя по всему, не один день. Только этим можно еесейчас отвлечь и успокоить.

Он позволил себе быть неделикатным, но выбранная им линияоказалась правильной. Анна мгновенно откликнулась на грубую ласку и крепкообняла Евгения, подставляя губы для поцелуя и прижимаясь к нему длинныммускулистым телом. Все дальнейшее произошло просто и обыкновенно, Аннаотдавалась умело и с немалым энтузиазмом, что позволило Парыгину не испытыватьчувства вины. В нем было достаточно и мужской силы, и изобретательности, чтобыне дать Анне заподозрить притворство и искусственность своего любовного пыла.

– Я действительно тебе нравлюсь? – спросила Анна,когда все закончилось.

– Действительно, – промычал он, почти не разжимаягуб. – Какие у тебя могут быть сомнения?

– А когда ты понял, что я тебе нравлюсь?

– Давно еще, я же тебе говорил.

– И тебя не смущает, что ты ниже меня ростом? –продолжала она допрос.

– Ну тебя же не смущает, что ты выше меня, –попытался отшутиться Парыгин. – Давай одеваться, а то замерзнем.

Но сбить девушку с толку ему не удалось, она настойчивопродолжала вести разговор таким образом, чтобы вырвать у него если неромантические признания, то хотя бы комплименты. В этом деле он был не мастер,и Парыгину самому казалось, что все его попытки уклониться от объясненийвыглядят топорно и невежливо.

– Тебе завтра к которому часу на работу? – спросилон.

– Я завтра не работаю. У меня выходные – вторник исуббота.

– Все равно, Анечка, давай разложим диван и ляжем спать.У тебя был тяжелый день, да и у меня, признаться, тоже.

– А что мы будем делать завтра?

– Доживем до завтра – увидим, – вздохнул Евгений,поднимаясь с пола и помогая ей встать.

* * *

Эмоциональная жизнь Анны Лазаревой всегда была трудной. И непросто трудной, а почти болезненной. В ней странным образом уживались, с однойстороны, нежность и сентиментальность, а с другой – всепоглощающая ненависть кокружающему миру. Пожалуй, ненависти было слишком много, и, может быть, именнопоэтому Анна инстинктивно хотела побольше тепла и любви. Отсюда и все ее бедыпроистекали.

До двенадцати лет Аня Лазарева была ничем не примечательнойшкольницей. Учителя уважали ее старательность, поэтому никогда не ставили ейдвойки, но при всем желании оценить ее знания больше чем на тройку не могли.Иногда в дневнике появлялись четверки и даже пятерки по таким интеллектуальнонеобременительным предметам, как рисование, труд, пение или физкультура. Но вцелом Аня была твердой троечницей. Когда класс выстраивали по росту, она стоялав шеренге первой, но это еще не было поводом для насмешек, потому что второй поросту мальчик был всего на каких-то полсантиметра ниже. Одним словом, в глазаАня не бросалась, в классе были и отпетые двоечники, и почти такие же высокие,как она, мальчики. Ну разве что самая некрасивая…