Ладно, в последний раз сегодня посмотрим за передвижениямисыщика, решил Парыгин. Около половины шестого Доценко вошел в здание наПетровке, однако шел уже седьмой час, а он и не думал выходить и ехать на«Профсоюзную», к своей дылде, как делал это на протяжении всех предыдущих дней.«Неужели я его упустил? – с внезапной тревогой подумал Евгений. – Вотчерт, если он вышел через другие двери в переулок, то, может быть, именносегодня он, нарушив привычный распорядок, как раз и встретится с теми, кто меняинтересует?»

Он бегом помчался в метро и в десять минут восьмого уже былна «Профсоюзной». Дылда с красным от мороза носом еще торговала, но вид у неебыл озабоченный. Девица то и дело поглядывала на часы, и недоумение на ее лицепостепенно сменялось отчаянием. Без четверти восемь подъехала машина, двоекрепких парней загрузили в нее нераспроданную прессу и складные столы и уехали.Девица, однако, и не думала уходить, продолжая тупо стоять на одном месте, несводя безнадежного взгляда со ступенек, ведущих из подземного тоннеля. Всеясно, подумал Парыгин, они поссорились, и он не пришел, как обычно. Что ж, еслион упустил Доценко, то нужно хотя бы понаблюдать за девицей. Может быть, имеетсмысл даже познакомиться с ней. Обиженные дамочки частенько охотно рассказываютпро своих кавалеров всякие гадости, в том числе и не подлежащие разглашению.

Минутная стрелка на часах сделала полный круг и пошла навторой, а дылда все стояла как привязанная. Лицо у нее стало совсем отрешенным,словно она вообще забыла, зачем стоит здесь, неподалеку от входа в метро,просто ей сказали, что нужно стоять, и она выполняет приказ. Парыгин сталзамерзать, но мужественно терпел, понимая, что происходит нечтоэкстраординарное и случай упускать нельзя. Вряд ли тут дело в ссоре. Не сталабы она так долго ждать. Если бы они накануне поссорились, то уже в половиневосьмого она бы поняла, что Доценко не придет, и спокойно уехала бы. А сейчасвремя уже к десяти движется, а девушка все стоит. Что-то произошло другое.

В начале одиннадцатого дылда наконец сдвинулась с места.Уставившись прямо перед собой невидящими глазами, она медленно, как автомат,спустилась по ступенькам в метро. Парыгин направился следом за ней. Она дошладо платформы, но не села в поезд, а обессиленно опустилась на скамейку. Народув этот поздний час было немного, и ему пришлось, чтобы не светиться, встать заколонной, метрах в пяти от девушки. Поезда приходили и уходили, а она всесидела, и не похоже было, что она собирается куда-то ехать.

Внезапно Парыгин напрягся: из открывшихся дверей вагонавышел высокий парень в серой куртке из нубука, отделанной светло-серойцигейкой. В первую секунду ему показалось, что это Доценко. Девица резкоподнялась и сделала шаг в сторону парня, и в тот же момент Евгений понял, чтоони оба обознались. Лицо совсем другое, только фигурой похож, да куртка точнотакая же. Парень быстро прошел мимо, а дылда снова села на скамейку. Плечи ееопустились, губы задрожали, по щекам покатились слезы. И Парыгин с удивлениемпочувствовал острую жалость к этой некрасивой высокой девушке, которая вот ужетри часа с лишком ждет своего кавалера, не понимает, почему он не пришел, и сужасом думает о том, что ее бросили.

Слезы по щекам девушки уже не просто катились, они струилисьмощным потоком, плечи тряслись, но она отчего-то не опускала голову, не пряталалицо в ладони, продолжая вглядываться в пассажиров, выходящих из вагонов. Никтоне обращал на нее внимания, люди проходили мимо, занятые своими мыслями изаботами, и ни у кого не вызывала удивления плачущая на платформе молодаяженщина.

Парыгин подошел и встал прямо перед ней, но девушка, похоже,его не заметила. Евгений положил руку на ее плечо, ласково погладил.

– Не плачь, – негромко сказал он, – он нестоит твоих слез. Раз он мог так поступить, значит, нечего по нему убиваться.

Она не подняла глаз, не посмотрела ему в лицо, а обхватилаЕвгения руками и прижалась головой к его куртке. В грохоте приближающегосяпоезда он сперва не услышал ее отчаянных рыданий, и только по вздрагивающейспине понял, что девушка больше не сдерживается и дала волю своему горю.

Евгений не боялся женских слез. Он знал, что некоторые, дачто там некоторые – большинство мужчин их не переносят, теряются, не знают, чтоделать, и от этого либо становятся агрессивными и грубыми, либо сразу идут напопятный и уступают плачущей женщине. С ним такого не происходило. В сущности,он не видел разницы между женщиной плачущей и смеющейся. И в том, и в другомслучае это было физиологическое проявление сильных эмоций, а полюс,положительный или отрицательный, значения не имел. Поэтому он молча стоял передрыдающей девушкой, не испытывая ни малейшего психологического дискомфорта, итерпеливо ждал, когда истерика закончится.

Ждать пришлось недолго, за это время успели пройти толькочетыре поезда. Девушка расцепила сомкнутые за спиной у Парыгина руки и полезлав карман за платком. Евгений уселся рядом с ней, просунул руку ей под локоть.

– А теперь рассказывай, кто посмел тебя обидеть.

– Зачем? – всхлипнула она, вытирая нос. –Защищать меня будете?

– Ну, это не обязательно. Ты человек самостоятельный,если надо – сама себя защитишь.

– Чего же вы хотите?

– Хочу, чтобы ты не плакала и не расстраивалась. Хочу,чтобы ты улыбалась, потому что у тебя милая улыбка и хорошие зубы, а от слез утебя нос краснеет, и это не очень-то красиво, согласись.

– Откуда вы знаете, какая у меня улыбка?

– А я у тебя несколько раз журналы покупал. Не помнишь?

Она отрицательно помотала головой и снова высморкалась.Теперь, после рыданий, она была не просто некрасивой – почти уродливой, с заплывшимиглазами, опухшим лицом и красными пятнами на щеках.

– Так что случилось? Он не пришел?

Она кивнула, уткнувшись глазами в пол.

– И ты думаешь, что он уже никогда не придет?

Снова кивок, сопровождаемый коротким всхлипыванием.

– И для тебя это трагедия? Ты сильно к нему привязана?

Еще один кивок.

– Ну что ж, значит, тебе придется смириться с тем, чтолюбовь не всегда бывает взаимной. Ты взрослый человек, и я никогда не поверю,что это первая в твоей жизни неразделенная любовь. Ты ведь уже проходила черезэто, правда?

Парыгин нутром чуял неладное. Девушка не вступала вразговор, хотя после истерики женщины обычно успокаивались и с каждой минутойстановились все более общительными, начиная с возрастающим гневом обвинять«этого подонка» во всех смертных грехах. А эта, наоборот, с каждой минутой,казалось, все больше уходила в себя, закрывалась в своей раковине. Это Парыгинасовсем не устраивало, не для того он мерз черт знает сколько времени на улице истоял на платформе за колонной, чтобы в результате познакомиться с молчуньей,из которой надо слова клещами тянуть. Такая и не расскажет ничего путного. Надоее расшевелить, не дать замкнуться окончательно.