– Сколько еще терпеть-то? – буркнул Коротков ужеспокойнее.

– С полгодика примерно. Потом отчитываться за полгодапридется, а ведь мы все полгода под его руководством работали, он же с первогоянваря назначен. И на предыдущего начальника он уже ничего спихнуть не сможет,Колобок год закрыл, прежде чем уходить. Поэтому поближе к полугодовому отчету Баринутихнет и начнет работать так, как лучше для дела, а не для его самолюбия.

– Нет, ну ты подумай, – он сноваразволновался, – возил меня мордой об стол перед всеми как мальчишку! И,главное, за что?! Можно подумать, у меня на руках только один Баглюк с егокретинской статьей. Да у меня двенадцать трупов, и по каждому я должен что-тосделать, мечусь целыми днями как угорелый, чтобы вечером отчитаться передясными очами. А Баглюк – это даже не уголовное дело, не труп.

– Теперь уже труп, – заметила Настя.

– Не криминальный, – упрямо возразил Юрий. –Ладно, я пошел план перевыполнять. Тебя никуда подвезти не надо?

– Нет, я буду ждать звонка Самойлова. Месяцзаканчивается, я сказала Мельнику, что нужно готовить аналитическую справку заянварь, так что мои кабинетные посиделки у него подозрений не вызывают.

Юра ушел. Минут через пятнадцать явился Миша Доценко. Виднобыло, что на него утренний разбор полетов произвел сильное впечатление.

– Анастасия Павловна, теперь всегда так будет? –испуганно спросил он прямо с порога.

Пришлось потратить еще некоторое время и объяснить Мише то,что она только что объясняла Короткову насчет новой метлы.

– Что по Лазаревой, Мишенька? Удалось найтикаких-нибудь свидетелей?

– Кое-что удалось, но пока немногое. В трех случаях изсеми жильцы близлежащих домов видели в интересующее нас время очень высокогочеловека. Но не могут точно сказать, кто это был, мужчина или женщина.Во-первых, было темно, а во-вторых, человек был в куртке с капюшоном. То естьсначала-то все в один голос говорили, что мужчина, но это и понятно, когдавидишь очень высокую фигуру, то как-то в голову не приходит, что это может бытьженщина. А когда я начинал расспрашивать подробнее, оказывалось, что никакихпризнаков, позволяющих идентифицировать пол, они назвать не могут.

– А куртка?

– Тоже не легче. Описание куртки у всех типовое,повторяю, было темно, цвет практически неразличим. Только светлое или темное.Но темных курток с капюшоном в Москве пруд пруди, в них каждый третий ходит.Между прочим, и Лазарева такую носит. Темную и с капюшоном.

По лицу Доценко пробежала тень, глаза потухли, словновыключили лампочку, горящую у него внутри.

– Что, надоело вам с ней гулять? – сочувственноспросила Настя.

– Сил моих нет, – признался Михаил. – Онапрямо впиявилась в меня. Подарки какие-то делает, я уж и так и сяк кручусь,чтобы ее не обидеть. То галстук подарит, то перчатки. Предполагается, что ятоже должен ей что-то дарить, но ведь опасно. С одной стороны, сделаешь подарок– она расценит это как начало ведения совместного хозяйства, а не сделаешьподарка – вроде как ты плохо воспитан. Цветы ей покупаю каждый раз и чувствуюсебя полным идиотом. Вообще-то она хорошая баба, но уж слишком прилипчивая.Понятно, почему мужики от нее шарахаются. Если бы она так в глотку им не вцеплялась,может, давно бы уже замуж вышла.

– Хорошая? – переспросила Настя. – Вы незабыли, что она у нас с вами подозреваемая в нескольких убийствах?

– Так это другой вопрос. Конечно, она ненормальная, тоесть не совсем нормальная, – уточнил Доценко, – психованная. Анявполне может оказаться убийцей. Но в целом она добрая девица. Кошек бездомныхжалеет, собак.

– Она вам нравится?

– Нет!

Он сказал это так поспешно и испуганно, что Настя невольнорассмеялась. Она в целом представляла себе вкусы молодого капитана. Емунравились изящные сексапильные брюнетки небольшого роста с точеными ножками итемными глазами. Анна Лазарева под этот типаж ну никак не подходила.

– Не переживайте, Миша, вам уже недолго осталосьмучиться. В самое ближайшее время мы сможем принять решение по Лазаревой.

– У вас появились какие-то данные? – с явнымоблегчением спросил он.

– Пока нет. Но могут появиться уже сегодня.

– Значит, мне сегодня вечером опять?..

Он не договорил и безнадежно махнул рукой.

– Вероятно, да. Но вы мне позвоните перед тем, как идтик Лазаревой на свидание. Может быть, я вас обрадую.

– Хорошо бы, – удрученно произнес Доценко. –А то мне с каждым днем все труднее из себя целомудренного строить. Она никак непоймет, почему я ее в постель не тащу.

До трех часов Настя просидела над аналитической справкой осостоянии преступности и раскрываемости преступлений за январь, вздрагивая откаждого телефонного звонка и с надеждой хватая трубку. Ну что же Самойлов,почему не звонит?

И вот наконец долгожданный звонок. Голос профессора был, каки вчера, сух и ровен.

– Я не нашел в представленных вами материалах признаковсерийных убийств, – спокойно сообщил он.

– А что вы нашли? – спросила Настя, чувствуявнезапную дрожь.

– Ничего. Все семь убийств совершены разными людьми. Сожалею,но больше я ничем не могу быть вам полезен. Моя методика разработана только длясерийных убийц. Для обыкновенных преступников она не годится, поэтому никакихдополнительных данных я вам сообщить не могу.

Настя поблагодарила профессора, повесила трубку и уставиласьв темнеющее пространство за окном. Ну и что теперь делать? Верить профессоруСамойлову или нет?

Парыгин уже почти окончательно убедился в том, что молодойоперативник Доценко не приведет его к тем людям, которые ворвались в квартиру свидеокамерой. И поставил сам себе последний срок: сегодня. Сегодня он еще разпосмотрит, как черноглазый сыщик проведет день, и на этом все. Надо искатьдругие пути.

Вчера Евгений уже в третий раз осторожно проверил улицу, гденаходилась его основная квартира, и не обнаружил никаких признаков того, чтоего кто-то ищет. И возле завода ничего подозрительного. Может, он все себенапридумывал? Черт его знает… Но не померещилась же ему эта троица. И разбитоеокно. И выброшенный на улицу стул.

Больше всего на свете Евгений Парыгин боялся сойти с ума. Онпрекрасно отдавал себе отчет в том, что почти тридцатилетняя карьерапрофессионального наемного убийцы не может не сказаться на психическом здоровьеуже хотя бы потому, что лишение жизни себе подобного противно природе. И посемупостоянно внимательно прислушивался к себе: «не поехала ли крыша». На всякийслучай Парыгин позвонил своему знакомому, тому самому, который быстро умелрешать проблемы битых стекол, и заговорил с ним вроде бы ни о чем, спросил, какдела. Знакомец тут же поинтересовался, не разбилось ли окно снова, из чегоЕвгений Ильич сделал вывод, что ему не померещилось, стекло действительно былоразбитым и его приходилось вставлять. Что же это за история такая непонятная,не имеющая продолжения?